(no subject)
Apr. 30th, 2013 09:22 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
lempiПродолжаю выкладку текстов.
Думала, что на гет не напишу ничего вообще. Ну какой там гет у Валар? А вот.
Каюсь, текст был написан как сублимация моего горячего желания увидеть один из самых значимых балетов в мире, которому стукнуло аккурат сто лет в этом году. Я не очень люблю Рериха (нет, будем честны — я его не выношу), который рисовал к нему декорации, но я жажду увидеть первую, оригинальную постановку. Увы, не срослось, на фестиваль в Большом я не попала, поэтому можно считать текст моим реверансом в сторону этого балета и вкладом в общую копилку его популярности.
Текст стал одним из немногих на Битве, который писался правильно: под музыку. Я долго и непреклонно слушала Стравинского, пока не начала потихоньку в него въезжать.
Я писала его два дня, это очень мало, он был (и остается) сырым. Сугубо из чувства вредности и научной любознательности я не стала делать к нему примечаний. Б. Сокрова заметила, что у читателей может быть «другой культурный багаж», я и решила проверить.
Все оказалось не так плохо, конечно. Греческий миф о Персефоне распознали все (сначала у меня в голове вообще бродил сюжет о похищении Европы быком, который я затем поменяла на более подходящий), отсылки к «Мастеру и Маргарите» — тоже. Что касается самой «Весны священной», то ее либо не распознали, либо промолчали об этом. Сюжет балета как нельзя лучше сочетается с сюжетом греческого мифа: они взаимно дополняют друг друга. Не распознали (или опять-таки промолчали) и Яна Вейсса с его «Домом в тысячу этажей»: «как замучить розу» — это оттуда.
Это, пожалуй, все, что я хотела сказать в довесок. Слушайте Стравинского!
Название: Весна священная.
Размер: 3 065 слов
Пестрокрылая птица легко вспорхнула с плеча Йаванны. Та рассеяно поглядела ей вслед и вернулась к прерванному было занятию. Валиэ рассматривала рисунки — эскизы будущих цветов. Она перебирала наброски, на которых из тонких штрихов вырастали резные листья и распускались крупными сочными мазками бутоны еще не существующих соцветий.
Конечно, Кементари могла обойтись и без них; ей не требовались рисунки, чтобы творить. Она представляла себе новое дерево или зверя и так.
Но великое искусство ее дочери заключалось в том, что любой рисунок из-под ее руки выходил как живой. Пресва рисовала так же вдохновенно, как другие пели; ее Музыка ложилась на бумагу и оборачивалась невообразимыми картинами.
Вот цветок, похожий на колокол, раскрыл шесть белоснежных лепестков с чуть розоватым отливом, припорошенных рыжеватой пыльцой словно веснушками — точь-в-точь как веснушки у самой Пресвы.
Его я сотворю первым, подумала Йаванна. Кементари любила все живое, что росло, цвело и бегало по новосозданному миру, но дочь, дивную весну, она любила сильнее всего.
— Мама? Где ты? — раздался звонкий голос, и создательница рисунков буквально влетела в чертоги.
— Рассматриваю твои цветы, — ответила Йаванна.
Пресва была похожа на гибкую тростинку в своем длинном зеленом платье. Она покружилась около матери.
— Гляди! Вайрэ соткала это по моему рисунку, — Пресва повела плечами. Ткань слегка переливалась. — А ты уже выбрала что-нибудь?
— Да, — Кементари протянула дочери приглянувшийся рисунок, — этот.
Та бросила на него мимолетный взгляд.
— И название уже есть у тебя?
— Индиль, — произнесла Йаванна после небольшого раздумья. В ее воображении цветок уже рос, вытягивался вверх и разворачивал крылышки-лепестки.
— Хорошо, — одобрила дочь. Она подхватила со стола несколько кистей. — Я отправляюсь гулять.
— С Фионвэ? — невзначай поинтересовалась Йаванна.
Дочь слегка смутилась.
— Нет, — немного вызывающе ответила она и снова повела плечами.
По ее тону Валиэ поняла, что задавать вопрос «почему?» не стоит.
***
Пресве нравилось бывать у Иллуина. Там разливался самый яркий свет, в лучах которого она словно купалась. Редко кто из зверей забредал к Светильнику: слишком сильный жар пугал их.
Она уселась у высокого дерева. Ветви его отбрасывали причудливые тени, а когда задувал ветер, тени устраивали на траве пляски. Пресва улыбалась, глядя на игру света в листьях.
Но ее улыбка угасла, едва она подумала о Фионвэ.
Фионвэ-Западный Ветер, ясноглазый сын Манвэ. Всегда они были вместе — бродили ли рука об руку по бескрайним лесам, что вырастила Йаванна, ныряли ли в соленые воды, чтобы повидать Ульмо, или легко ступали по пути, что зовется Ильверан. И ей казалось, что так и должно быть. Что так правильно.
Ныне же стало иначе. Все чаще и чаще Пресва гуляла одна по зеленеющим лугам и плела венки. Фионвэ же пропадал… ей не хотелось и думать, где, довольно было того, что она знала, с кем. Желтоволосая Урвенди со смуглой кожей чувствовала себя в воде как рыба, и плавала наперегонки с Фионвэ тем чаще, чем реже Пресва появлялась на берегу.
Ну, довольно, сердито одернула себя дочь Кементари. Но легкая горечь и чувство смазанности существования не оставляли ее. Пресва взглянула на кисти, однако против обыкновения не взялась за них, чтобы выплеснуть свою музыку на бумагу. Вместо этого она поднялась, вышла из-под дерева на просторный луг, вскинула руки к небу и застыла. Сделала шаг, другой, изогнулась и закружилась в танце, о котором потом слагали легенды. Видел его лишь Манвэ, Владыка мира, и такая тоска была в этом танце, что сжалось его сердце, и он отвел взгляд.
И когда сделала Пресва последний шаг и вновь застыла, у ее ног распустился белоснежный цветок — тот самый, что избрала Йаванна. Едва лишь она наклонилась и сорвала его, как послышался глухой гул, который все нарастал. Земля задрожала столь сильно, что зашатался столп Иллуина. Пресва удивленно оглянулась по сторонам, и в тот же миг перед ней словно из ниоткуда возник огромный волк. Она взглянула в его чернильно-черные глаза-омуты, и пелена опустилась на ее разум.
***
Губительное пламя разбитых Светильников текло по земле. Страшно исказился облик Арды. Моря вышли из берегов, и горы низверглись. Тьма и смятение окутали землю, и Валар стоило огромных трудов спасти то, что еще можно было спасти. Мелькор же избежал погони, и укрылся в Утумно.
Когда же Валар сумели усмирить Арду, открылось, что пропала Пресва. Долго ее искали повсюду, но напрасны оказались поиски. Мрачного и хмурого Аулэ терзал страх; но он старался укрепить свое сердце. Йаванну же ничто не могло утешить. Скорбь ее была так велика, что вся зелень заболела и иссохла, леса стали темны и опасны, а звери дики и жестоки.
Так окончилась Весна Арды. Уныние воцарилось в Средиземье, и Валар покинули его. Они поселились на самой западной из земель, воздвигнув там высочайшие горы. Йаванна же скорбела о дочери, и по-прежнему ничего не росло на земле.
Все Валар искали Пресву, но ни следа ее не было в пределах мира. И тогда Намо промолвил, что она, верно, попала к Мелькору. Опечалились Валар, ибо боялись они, что война против того разрушит Арду до основания и не останется пристанища для детей Илуватара.
Разгневалась Йаванна, что из-за этого дочь ее останется вечной рабой, и покинула Валинор. Кементари бродила по земле, и бесплодность ее не трогала сердца Валиэ. Она блуждала по Средиземью в слезах и звала Пресву, но никто не откликался на зов.
***
Пресва пришла в себя в глухом каменном подземелье. На самом деле это была довольно большая зала, однако же ей, привыкшей к простору, показалось, что камни давят на нее и душат. Она села на ложе, застеленным чем-то мягким. В дальнем углу стояло кресло, на вид такое же душащее, как и все тут. В нем кто-то сидел. Дочь Йаванны поднялась и подошла к нему.
Говорят, в начале времен Мелькор был прекраснее прочих Айнур, ибо владел огромными силами и знанием. Говорят также, что потом его облик стал ужасен и темен, под стать его черным мыслям.
Пресва же увидела просто высокого худощавого мужчину, у которого под глазами залегли темные круги. Он устало опирался на подлокотники и безразлично смотрел на нее. Прежде чем Пресва успела что-то сказать, он произнес:
— Думаю, ты знаешь, кто я.
— Знаю.
Странно, но страха она не испытывала. Может, потому, что еще не до конца пришла в себя, а может, потому, что сидящий был совершенно не похож на врага.
— Но вот почему ты тут, тебе вряд ли известно.
И с этим она согласилась.
— В свое время ты об этом узнаешь.
— И когда же оно придет?
— Очень скоро.
***
Она немного привыкла к тому, что ее окружало, но вечный мрак, рассеиваемый лишь зажженными кое-где огнями, угнетал ее. Пресва почти всегда была одна; Мелькор появлялся лишь изредка.
Он усаживался в кресло в углу и подолгу молча смотрел на нее. Тогда Пресва не знала, куда деть руки, как сесть и что делать. Ее бросало то в жар, то в холод от этого взора.
— Спой, — велел Вала ей однажды.
Пресва отказалась. И поразилась жгучему взгляду, которым он словно хлестнул ее. Мелькор не произнес больше не слова, а мрак все сильнее сгущался вокруг него.
— Станцуй, — сказал он в другой раз.
Она хотела вновь ответить отказом, но что-то в голосе Мелькора заставило ее послушаться. Пресва встала в центре залы, сделала несколько шагов и бессильно уронила руки.
— Не могу, — прошептала она, опускаясь на пол.
Тогда он подошел к ней и подал ей руку. Пресва, поколебавшись, вложила свою ладонь в его, и ее ожгло холодом. Мелькор легко поднял девушку на ноги.
— Станцуй со мной. Я не дам тебе упасть.
Пресва подала ему вторую руку, поежившись от прикосновения. Они сделали несколько кругов. Ей было все так же тяжело, а руки онемели от холода, но что-то заставляло ее двигаться. Внезапно Мелькор остановился и отпустил ее. Пресва от неожиданности покачнулась, но осталась стоять.
— Время пришло, — сказал Мелькор. Он стоял от нее на расстоянии вытянутой руки, и в этот момент ей стало страшно. Пресва сделала шаг назад, и он дернулся, как от удара по лицу.
— Я привел тебя сюда, чтобы ты стала хозяйкой Утумно и моей женой.
Она взглянула на Валу с таким ужасом в глазах, что ответ стал понятен без слов.
***
Саурон и никто из прочих майар старались Владыке на глаза не попадаться. Он не был в ярости — о, если бы был! — не был и в гневе. Мелькора душило разочарование. А это значило, что воздуха не хватало всему Утумно.
Некоторые из особо невезучих уже испытали это на своей шкуре. Только она от них и осталась потом, а Саурон был не из тех, кого прельщает подобная участь.
Тхурингветили же избежать внимания Мелькора не удалось. Саурон краем уха услышал, как Владыка за что-то ей выговаривал.
— …а за это я буду наказывать тебя, пока не надоест, — хриплый голос заглушил свист бича.
Гортхаур поспешил убраться подальше. Он предпочел бы, чтобы кнут достался похищенной майя, а вовсе не Тхурингветили, но говорить об этом Мелькору было бы себе дороже. Внезапно он остановился, озаренный неожиданной мыслью. Саурон развернулся и отправился к Пресве.
Она бродила из угла в угол, напуганная словами Мелькора и грядущей неизвестностью. Ах, что бы только она не отдала за луч света! Ей было гнусно, страшно, гадко. Она страшилась нового появления Мелькора и одновременно ждала его — только бы прекратилась эта пытка ожиданием своей участи.
Но вместо Валы появился Саурон. Он растянул губы в улыбке:
— Вижу, ты наслаждаешься покоем и одиночеством. Не то, что другие обитатели этого места.
Пресва хотела было возразить, что покоя ей тут не видать, но промолчала.
— Знаешь ли, Владыка очень не любит когда ему отказывают, — продолжил Саурон, — или когда что-то происходит не так, как ему хочется.
— Догадываюсь.
— А знаешь ли ты, что от этого страдаем мы? — прошипел Саурон. — Что всю злость он вымещает на нас?
Пресва нахмурилась.
— О чем ты?
— Совсем ни о чем, — ласково произнес Саурон. — О сущем пустяке: о майя, которую Владыка наказывает, потому что у него дурное настроение. Даже и не знаю, что тому причиной.
Она прижала руки к груди.
— Неужели это из-за меня? — в ужасе вскрикнула Пресва.
Саурон насмешливо посмотрел на нее.
— Ну? Так и будешь стоять? Или загладишь свою ошибку?
— Я… я не знаю, куда идти, — растерянно сказала она.
— Думаю, что если бы ты пошла на крик, то не промахнулась, — ответил Саурон. — Но поскольку выйти отсюда ты не сможешь, я провожу тебя.
Он схватил ее за руку и потащил за собой. Его пальцы стискивали запястье не хуже оков, а темная сила совершенно лишала ее возможности попробовать вырваться.
Саурон отпустил ее только перед дверью, из-за которой доносились вопли.
— Иди, — он толкнул Пресву в спину. — Покажи, какая ты добрая и светлая.
С ужасом в сердце она открыла дверь. Ее глазам предстала распластанная на полу Тхурингветиль, на чьей спине крест-накрест багровели следы хлыста, и Мелькор, занесший руку для очередного удара.
— Не надо! — крикнула Пресва, бросаясь вперед и хватая его за руку.
— Ты! — взревел Вала. — Откуда ты тут взялась?
— Пожалуйста, не надо, — молила она. — Ударь лучше меня, она же ни в чем не виновата!
Мелькор с силой оттолкнул ее и отшвырнул хлыст.
— Прочь! — он ткнул Тхурингветиль носком сапога. — Убирайся!
Ей не надо было повторять дважды. Кое-как поднявшись на ноги, она ринулась к двери, которая тут же захлопнулась за ней.
— Значит, ударить тебя? — обратился он к замершей Пресве. Она вся сжалась под взглядом Валы, цепенея от страха.
Мелькор подошел к ней и приподнял подборок, заставив заглянуть ему в глаза.
— Почему? — спросил он. — Чем я так ужасен?
— У тебя рука в крови, — тихо сказала она. — Исказитель мира! — вдруг закричала Пресва ему в лицо.
Мелькор зарычал.
— Исказитель? Да, я могу стереть этот мир в порошок! Но я могу и дать тебе все его богатства, всю власть над ним и все падет ниц перед тобой, если только ты станешь моей.
— Отпусти меня, Мелькор, — она впервые назвала его по имени. — Тебе все равно никогда не познать, что такое любовь. Твое сердце знает лишь жажду, но ему неведомо желание отдавать.
— Странно же Валар воспитывают своих дочерей, — страшно процедил он, — если им мало всего мира.
***
И вновь просили Йаванна и Аулэ прочих Валар освободить их дочь, но Манвэ колебался, и Намо молчал. Лишь Тулкас поддержал эту просьбу, да Ниэнна скорбела вместе с безутешной Кементари.
Урвенди сидела на опушке Лориэна и ждала. Наконец перед ней предстал мрачный донельзя Фионвэ. По его лицу майя сразу поняла, что же решил Круг Судеб.
Он кивнул в знак приветствия и растянулся на траве рядом с Урвенди. Она сочувственно взяла Фионвэ за руку.
— Так нельзя, — убежденно проговорил он, заглядывая ей в глаза. — Понимаешь?
В этом Урвенди была с ним полностью согласна.
— Мне без нее мир не мил, — горько сказал Фионвэ. Сын Манвэ вздохнул. — Вот что делать?
Урвенди задумалась. Не так-то легко было подыскать верный ответ, а найти решение — еще сложней. Валар непоколебимо стояли на своем, не решаясь атаковать Мелькора, значит, силой действовать никак нельзя. Оставалась хитрость.
— Что, если нам проникнуть туда украдкой? Выкуриванием Мелькора Валар пусть займутся, когда сочтут, что пора. Нам же надо только спасти Пресву.
***
— Расскажи же мне, светлая майя, что такое любовь, — насмешливо сказал Мелькор.
Они вновь были в зале, служившей узилищем Пресве. Казалось, Вала совершенно успокоился, но впечатление было обманчивым. В Утумно всем по-прежнему не хватало воздуха.
Пресва потерла иззябшие руки.
— Истинная любовь в том, чтобы желать счастья и благоденствия тому, кого любишь, — печально ответила она. Ей стало уже совершенно безразлично, что с ней станет. Мрак высасывал последние силы, и ее хватало только на то, чтобы говорить. Огонек в глазах давно погас, и вся она потускнела и поблекла.
— Истинная, — усмехнулся Враг. — Что такое истина?
— Истина прежде всего в том, что ты желаешь только обладать, не способный отказаться от чего-то ради других. Ты жаден, Мелькор, и потому жалок.
Его лицо исказилось.
— Знаешь ли ты, сколько я ждал, чтобы ничто превратилось в нечто? Жаден, говоришь ты… Я искал неугасимое пламя, чтобы вдохнуть жизнь в свои творения, но не нашел его. Я хотел быть творцом, но не смог взрастить из пустоты ничего!
— Мне жаль тебя, — горестно сказала Пресва. — Ты сам разрушаешь себя в бесплодных попытках стать выше Илуватара. Но ведь он создал и тебя; а часть не может стать больше целого.
— Я не часть, — злобно сузил глаза Мелькор. — И я не раб его мыслей!
— Ты раб страстей своих, а это много хуже.
— Пусть так, — гневно ответил Вала. — Но своих, а не чьих-то чужих.
— И куда они привели тебя? — закричала Пресва. Она обвела жестом унылое подземелье. — Ты променял целый светлый мир на эти каменные мешки и думаешь, что это и есть власть. Ты не только жалок, ты глуп.
Она испугалась, что от ее слов Мелькор разъярится еще больше. А он… рассмеялся.
— Может, это ты глупа? Сколько ты уже здесь — и никто не явился за тобой.
Удар попал в цель. Пресва съежилась. Казалось, что его ледяные руки коснулись теперь самого сердца ее.
Она помолчала, а когда смогла справиться с голосом, сказала совсем о другом:
— Если бы ты изменился, все простили бы тебя.
Мелькор фыркнул. Он сидел в неизменном кресле, но даже на таком расстоянии Пресве было тяжело ощущать его взгляд.
— Мне ни к чему чье-то прощение. Однако ты довольно смела, если можешь поручиться за Круг Судеб. Может, ты и поклясться готова?
— Чем же? — удивилась она.
— Жизнью, — небрежно бросил Вала. — Самое время, ибо она висит на волоске.
Тут рассмеялась уже Пресва, и странно звучал искренний смех под этими жуткими сводами.
— Уж не думаешь ли ты, что подвесил ее именно ты? Или, может, ты способен ее оборвать?
Вала скрипнул зубами.
— По крайней мере, я могу сделать ее невыносимой.
***
Когда Фионвэ и Урвенди изложили Манвэ свой план, он сначала посчитал это сущим безумием. Они уговаривали Короля Арды на два голоса, наперебой заверяя его в том, что нет, это не сумасшествие, и что все получится. Сулимо хотел посоветоваться с остальными, но Фионвэ этому решительно воспротивился: он не желал, чтобы кто-то знал о его намерениях.
И Манвэ в конце концов сдался. Он по очереди обнял обоих и попросил попусту не подвергать опасности себя и Арду.
Получив напутствие и благословение, майар отправились в Средиземье. Разыскать Утумно проще простого, куда как сложнее проникнуть внутрь…
***
Угрозы свои Мелькор вполне претворил в реальность. Если до этого Пресва сидела взаперти, то теперь ее водили по всему Утумно, и вся неприглядная изнанка черной твердыни представала ее глазам. Перо бессильно описать, какое омерзение и ужас охватывали Пресву при виде того, что творилось там.
Не было ей покоя и в ее клетке, где она стремилась теперь поскорей укрыться. Однажды Пресва обнаружила там цветы. Но что это были за цветы! Пожелтевшая сирень, покрытые черными пятнами лилии, изъеденные ржавчиной пионы.
— Смотри, — Мелькор что-то протянул ей. — Знаешь, как замучить розу?
Она в отчаянии закрыла лицо руками.
— Цветок надо отжечь от куста, — продолжал он. — Это уже сделано, как видишь. Нет, гляди! Потом ободрать стебель, — Мелькор сопровождал рассказ наглядной демонстрацией, — а теперь окунуть в яд.
Вала бросил цветок в колбу. Роза побледнела, посинела и осыпалась.
Он ожидал увидеть в ее глазах отвращение, ужас, гнев. Но Пресва смотрела с насмешкой и презрением.
— Так что же, меня простят? — глумливо спросил Мелькор.
— Если изменишься.
— И настанет Арда Исцеленная?
— Настанет, — убежденно сказала она.
— Она никогда не настанет!
Саурон не мог поверить своим глазам, однако то, что они видели, было таким же явным и реальным, как и земля под ногами. Будь это в его силах, он постарался быть утаить происходящее от Владыки.
Но крайне сложно скрыть от Мелькора, что на его крепость надвигается воинство Валар.
— Поверить не могу, — протянул Владыка, узнав об этом. — Они наконец-то высунули нос из своей норы. Что ж, я хорошенько щелкну по нему.
***
Оставшаяся в одиночестве Пресва с болью смотрела на изуродованные цветы, создания своей матери. А лилии… лилии она рисовала сама, и совсем недавно; хотя сейчас ясное небо и вся ее жизнь казались не более чем сном, а единственной реальностью оставались только камень, мрак, заточение.
Она хотела бы бежать, но не могла обернуться кем-то, кто способен бы был преодолеть эти стены, которые неотвратимо пили из нее пламя. С внезапной ясностью Пресва осознала, что еще немного — и от нее останется только тень. Она потеряет фана, и у нее недостанет сил снова создать его.
Вдруг ей послышались за дверью какие-то звуки. Пресва подумала, что ей почудилось, однако глухие удары и вскрики убедили ее в том, что все это вполне реально. И тут дверь рухнула, а в проеме показался Фионвэ. Меч в его руке красноречиво свидетельствовал о природе раздавшихся до этого криков.
— Ты… — выдохнула Пресва.
— Я, — не стал тот отрицать очевидное. — Идем! — он схватил Пресву за руку.
— Там что, война? — ухитрилась спросить она во время бега по бесконечным переходам.
— Там Урвенди. И долго она не продержится.
Очередную попавшуюся на дороге тварь безжалостно смел меч. Вверх, вверх, вверх по ступенькам, которым не было конца. Наконец они выбрались на одну из башен. Пресва с наслаждением вдохнула воздух внешнего мира. Назвать его свежим не повернулся бы язык, но ей было уже много лучше.
Фионвэ нежно обнял ее.
— Ты готова?
Она улыбнулась.
Урвенди держала иллюзию из последних сил. Тем не менее, она еще могла между делом смеяться, наблюдая, как воинство Мелькора сражается с пустотой. С высокого холма Утумно и его окрестности были перед ней как на ладони.
Она подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть взмывающего с башни орла.
Думала, что на гет не напишу ничего вообще. Ну какой там гет у Валар? А вот.
Каюсь, текст был написан как сублимация моего горячего желания увидеть один из самых значимых балетов в мире, которому стукнуло аккурат сто лет в этом году. Я не очень люблю Рериха (нет, будем честны — я его не выношу), который рисовал к нему декорации, но я жажду увидеть первую, оригинальную постановку. Увы, не срослось, на фестиваль в Большом я не попала, поэтому можно считать текст моим реверансом в сторону этого балета и вкладом в общую копилку его популярности.
Текст стал одним из немногих на Битве, который писался правильно: под музыку. Я долго и непреклонно слушала Стравинского, пока не начала потихоньку в него въезжать.
Я писала его два дня, это очень мало, он был (и остается) сырым. Сугубо из чувства вредности и научной любознательности я не стала делать к нему примечаний. Б. Сокрова заметила, что у читателей может быть «другой культурный багаж», я и решила проверить.
Все оказалось не так плохо, конечно. Греческий миф о Персефоне распознали все (сначала у меня в голове вообще бродил сюжет о похищении Европы быком, который я затем поменяла на более подходящий), отсылки к «Мастеру и Маргарите» — тоже. Что касается самой «Весны священной», то ее либо не распознали, либо промолчали об этом. Сюжет балета как нельзя лучше сочетается с сюжетом греческого мифа: они взаимно дополняют друг друга. Не распознали (или опять-таки промолчали) и Яна Вейсса с его «Домом в тысячу этажей»: «как замучить розу» — это оттуда.
Это, пожалуй, все, что я хотела сказать в довесок. Слушайте Стравинского!
Название: Весна священная.
Размер: 3 065 слов
Куда ни пойди — везде поджидают архетипы...
Б.Сокрова
Б.Сокрова
Пестрокрылая птица легко вспорхнула с плеча Йаванны. Та рассеяно поглядела ей вслед и вернулась к прерванному было занятию. Валиэ рассматривала рисунки — эскизы будущих цветов. Она перебирала наброски, на которых из тонких штрихов вырастали резные листья и распускались крупными сочными мазками бутоны еще не существующих соцветий.
Конечно, Кементари могла обойтись и без них; ей не требовались рисунки, чтобы творить. Она представляла себе новое дерево или зверя и так.
Но великое искусство ее дочери заключалось в том, что любой рисунок из-под ее руки выходил как живой. Пресва рисовала так же вдохновенно, как другие пели; ее Музыка ложилась на бумагу и оборачивалась невообразимыми картинами.
Вот цветок, похожий на колокол, раскрыл шесть белоснежных лепестков с чуть розоватым отливом, припорошенных рыжеватой пыльцой словно веснушками — точь-в-точь как веснушки у самой Пресвы.
Его я сотворю первым, подумала Йаванна. Кементари любила все живое, что росло, цвело и бегало по новосозданному миру, но дочь, дивную весну, она любила сильнее всего.
— Мама? Где ты? — раздался звонкий голос, и создательница рисунков буквально влетела в чертоги.
— Рассматриваю твои цветы, — ответила Йаванна.
Пресва была похожа на гибкую тростинку в своем длинном зеленом платье. Она покружилась около матери.
— Гляди! Вайрэ соткала это по моему рисунку, — Пресва повела плечами. Ткань слегка переливалась. — А ты уже выбрала что-нибудь?
— Да, — Кементари протянула дочери приглянувшийся рисунок, — этот.
Та бросила на него мимолетный взгляд.
— И название уже есть у тебя?
— Индиль, — произнесла Йаванна после небольшого раздумья. В ее воображении цветок уже рос, вытягивался вверх и разворачивал крылышки-лепестки.
— Хорошо, — одобрила дочь. Она подхватила со стола несколько кистей. — Я отправляюсь гулять.
— С Фионвэ? — невзначай поинтересовалась Йаванна.
Дочь слегка смутилась.
— Нет, — немного вызывающе ответила она и снова повела плечами.
По ее тону Валиэ поняла, что задавать вопрос «почему?» не стоит.
***
Пресве нравилось бывать у Иллуина. Там разливался самый яркий свет, в лучах которого она словно купалась. Редко кто из зверей забредал к Светильнику: слишком сильный жар пугал их.
Она уселась у высокого дерева. Ветви его отбрасывали причудливые тени, а когда задувал ветер, тени устраивали на траве пляски. Пресва улыбалась, глядя на игру света в листьях.
Но ее улыбка угасла, едва она подумала о Фионвэ.
Фионвэ-Западный Ветер, ясноглазый сын Манвэ. Всегда они были вместе — бродили ли рука об руку по бескрайним лесам, что вырастила Йаванна, ныряли ли в соленые воды, чтобы повидать Ульмо, или легко ступали по пути, что зовется Ильверан. И ей казалось, что так и должно быть. Что так правильно.
Ныне же стало иначе. Все чаще и чаще Пресва гуляла одна по зеленеющим лугам и плела венки. Фионвэ же пропадал… ей не хотелось и думать, где, довольно было того, что она знала, с кем. Желтоволосая Урвенди со смуглой кожей чувствовала себя в воде как рыба, и плавала наперегонки с Фионвэ тем чаще, чем реже Пресва появлялась на берегу.
Ну, довольно, сердито одернула себя дочь Кементари. Но легкая горечь и чувство смазанности существования не оставляли ее. Пресва взглянула на кисти, однако против обыкновения не взялась за них, чтобы выплеснуть свою музыку на бумагу. Вместо этого она поднялась, вышла из-под дерева на просторный луг, вскинула руки к небу и застыла. Сделала шаг, другой, изогнулась и закружилась в танце, о котором потом слагали легенды. Видел его лишь Манвэ, Владыка мира, и такая тоска была в этом танце, что сжалось его сердце, и он отвел взгляд.
И когда сделала Пресва последний шаг и вновь застыла, у ее ног распустился белоснежный цветок — тот самый, что избрала Йаванна. Едва лишь она наклонилась и сорвала его, как послышался глухой гул, который все нарастал. Земля задрожала столь сильно, что зашатался столп Иллуина. Пресва удивленно оглянулась по сторонам, и в тот же миг перед ней словно из ниоткуда возник огромный волк. Она взглянула в его чернильно-черные глаза-омуты, и пелена опустилась на ее разум.
***
Губительное пламя разбитых Светильников текло по земле. Страшно исказился облик Арды. Моря вышли из берегов, и горы низверглись. Тьма и смятение окутали землю, и Валар стоило огромных трудов спасти то, что еще можно было спасти. Мелькор же избежал погони, и укрылся в Утумно.
Когда же Валар сумели усмирить Арду, открылось, что пропала Пресва. Долго ее искали повсюду, но напрасны оказались поиски. Мрачного и хмурого Аулэ терзал страх; но он старался укрепить свое сердце. Йаванну же ничто не могло утешить. Скорбь ее была так велика, что вся зелень заболела и иссохла, леса стали темны и опасны, а звери дики и жестоки.
Так окончилась Весна Арды. Уныние воцарилось в Средиземье, и Валар покинули его. Они поселились на самой западной из земель, воздвигнув там высочайшие горы. Йаванна же скорбела о дочери, и по-прежнему ничего не росло на земле.
Все Валар искали Пресву, но ни следа ее не было в пределах мира. И тогда Намо промолвил, что она, верно, попала к Мелькору. Опечалились Валар, ибо боялись они, что война против того разрушит Арду до основания и не останется пристанища для детей Илуватара.
Разгневалась Йаванна, что из-за этого дочь ее останется вечной рабой, и покинула Валинор. Кементари бродила по земле, и бесплодность ее не трогала сердца Валиэ. Она блуждала по Средиземью в слезах и звала Пресву, но никто не откликался на зов.
***
Пресва пришла в себя в глухом каменном подземелье. На самом деле это была довольно большая зала, однако же ей, привыкшей к простору, показалось, что камни давят на нее и душат. Она села на ложе, застеленным чем-то мягким. В дальнем углу стояло кресло, на вид такое же душащее, как и все тут. В нем кто-то сидел. Дочь Йаванны поднялась и подошла к нему.
Говорят, в начале времен Мелькор был прекраснее прочих Айнур, ибо владел огромными силами и знанием. Говорят также, что потом его облик стал ужасен и темен, под стать его черным мыслям.
Пресва же увидела просто высокого худощавого мужчину, у которого под глазами залегли темные круги. Он устало опирался на подлокотники и безразлично смотрел на нее. Прежде чем Пресва успела что-то сказать, он произнес:
— Думаю, ты знаешь, кто я.
— Знаю.
Странно, но страха она не испытывала. Может, потому, что еще не до конца пришла в себя, а может, потому, что сидящий был совершенно не похож на врага.
— Но вот почему ты тут, тебе вряд ли известно.
И с этим она согласилась.
— В свое время ты об этом узнаешь.
— И когда же оно придет?
— Очень скоро.
***
Она немного привыкла к тому, что ее окружало, но вечный мрак, рассеиваемый лишь зажженными кое-где огнями, угнетал ее. Пресва почти всегда была одна; Мелькор появлялся лишь изредка.
Он усаживался в кресло в углу и подолгу молча смотрел на нее. Тогда Пресва не знала, куда деть руки, как сесть и что делать. Ее бросало то в жар, то в холод от этого взора.
— Спой, — велел Вала ей однажды.
Пресва отказалась. И поразилась жгучему взгляду, которым он словно хлестнул ее. Мелькор не произнес больше не слова, а мрак все сильнее сгущался вокруг него.
— Станцуй, — сказал он в другой раз.
Она хотела вновь ответить отказом, но что-то в голосе Мелькора заставило ее послушаться. Пресва встала в центре залы, сделала несколько шагов и бессильно уронила руки.
— Не могу, — прошептала она, опускаясь на пол.
Тогда он подошел к ней и подал ей руку. Пресва, поколебавшись, вложила свою ладонь в его, и ее ожгло холодом. Мелькор легко поднял девушку на ноги.
— Станцуй со мной. Я не дам тебе упасть.
Пресва подала ему вторую руку, поежившись от прикосновения. Они сделали несколько кругов. Ей было все так же тяжело, а руки онемели от холода, но что-то заставляло ее двигаться. Внезапно Мелькор остановился и отпустил ее. Пресва от неожиданности покачнулась, но осталась стоять.
— Время пришло, — сказал Мелькор. Он стоял от нее на расстоянии вытянутой руки, и в этот момент ей стало страшно. Пресва сделала шаг назад, и он дернулся, как от удара по лицу.
— Я привел тебя сюда, чтобы ты стала хозяйкой Утумно и моей женой.
Она взглянула на Валу с таким ужасом в глазах, что ответ стал понятен без слов.
***
Саурон и никто из прочих майар старались Владыке на глаза не попадаться. Он не был в ярости — о, если бы был! — не был и в гневе. Мелькора душило разочарование. А это значило, что воздуха не хватало всему Утумно.
Некоторые из особо невезучих уже испытали это на своей шкуре. Только она от них и осталась потом, а Саурон был не из тех, кого прельщает подобная участь.
Тхурингветили же избежать внимания Мелькора не удалось. Саурон краем уха услышал, как Владыка за что-то ей выговаривал.
— …а за это я буду наказывать тебя, пока не надоест, — хриплый голос заглушил свист бича.
Гортхаур поспешил убраться подальше. Он предпочел бы, чтобы кнут достался похищенной майя, а вовсе не Тхурингветили, но говорить об этом Мелькору было бы себе дороже. Внезапно он остановился, озаренный неожиданной мыслью. Саурон развернулся и отправился к Пресве.
Она бродила из угла в угол, напуганная словами Мелькора и грядущей неизвестностью. Ах, что бы только она не отдала за луч света! Ей было гнусно, страшно, гадко. Она страшилась нового появления Мелькора и одновременно ждала его — только бы прекратилась эта пытка ожиданием своей участи.
Но вместо Валы появился Саурон. Он растянул губы в улыбке:
— Вижу, ты наслаждаешься покоем и одиночеством. Не то, что другие обитатели этого места.
Пресва хотела было возразить, что покоя ей тут не видать, но промолчала.
— Знаешь ли, Владыка очень не любит когда ему отказывают, — продолжил Саурон, — или когда что-то происходит не так, как ему хочется.
— Догадываюсь.
— А знаешь ли ты, что от этого страдаем мы? — прошипел Саурон. — Что всю злость он вымещает на нас?
Пресва нахмурилась.
— О чем ты?
— Совсем ни о чем, — ласково произнес Саурон. — О сущем пустяке: о майя, которую Владыка наказывает, потому что у него дурное настроение. Даже и не знаю, что тому причиной.
Она прижала руки к груди.
— Неужели это из-за меня? — в ужасе вскрикнула Пресва.
Саурон насмешливо посмотрел на нее.
— Ну? Так и будешь стоять? Или загладишь свою ошибку?
— Я… я не знаю, куда идти, — растерянно сказала она.
— Думаю, что если бы ты пошла на крик, то не промахнулась, — ответил Саурон. — Но поскольку выйти отсюда ты не сможешь, я провожу тебя.
Он схватил ее за руку и потащил за собой. Его пальцы стискивали запястье не хуже оков, а темная сила совершенно лишала ее возможности попробовать вырваться.
Саурон отпустил ее только перед дверью, из-за которой доносились вопли.
— Иди, — он толкнул Пресву в спину. — Покажи, какая ты добрая и светлая.
С ужасом в сердце она открыла дверь. Ее глазам предстала распластанная на полу Тхурингветиль, на чьей спине крест-накрест багровели следы хлыста, и Мелькор, занесший руку для очередного удара.
— Не надо! — крикнула Пресва, бросаясь вперед и хватая его за руку.
— Ты! — взревел Вала. — Откуда ты тут взялась?
— Пожалуйста, не надо, — молила она. — Ударь лучше меня, она же ни в чем не виновата!
Мелькор с силой оттолкнул ее и отшвырнул хлыст.
— Прочь! — он ткнул Тхурингветиль носком сапога. — Убирайся!
Ей не надо было повторять дважды. Кое-как поднявшись на ноги, она ринулась к двери, которая тут же захлопнулась за ней.
— Значит, ударить тебя? — обратился он к замершей Пресве. Она вся сжалась под взглядом Валы, цепенея от страха.
Мелькор подошел к ней и приподнял подборок, заставив заглянуть ему в глаза.
— Почему? — спросил он. — Чем я так ужасен?
— У тебя рука в крови, — тихо сказала она. — Исказитель мира! — вдруг закричала Пресва ему в лицо.
Мелькор зарычал.
— Исказитель? Да, я могу стереть этот мир в порошок! Но я могу и дать тебе все его богатства, всю власть над ним и все падет ниц перед тобой, если только ты станешь моей.
— Отпусти меня, Мелькор, — она впервые назвала его по имени. — Тебе все равно никогда не познать, что такое любовь. Твое сердце знает лишь жажду, но ему неведомо желание отдавать.
— Странно же Валар воспитывают своих дочерей, — страшно процедил он, — если им мало всего мира.
***
И вновь просили Йаванна и Аулэ прочих Валар освободить их дочь, но Манвэ колебался, и Намо молчал. Лишь Тулкас поддержал эту просьбу, да Ниэнна скорбела вместе с безутешной Кементари.
Урвенди сидела на опушке Лориэна и ждала. Наконец перед ней предстал мрачный донельзя Фионвэ. По его лицу майя сразу поняла, что же решил Круг Судеб.
Он кивнул в знак приветствия и растянулся на траве рядом с Урвенди. Она сочувственно взяла Фионвэ за руку.
— Так нельзя, — убежденно проговорил он, заглядывая ей в глаза. — Понимаешь?
В этом Урвенди была с ним полностью согласна.
— Мне без нее мир не мил, — горько сказал Фионвэ. Сын Манвэ вздохнул. — Вот что делать?
Урвенди задумалась. Не так-то легко было подыскать верный ответ, а найти решение — еще сложней. Валар непоколебимо стояли на своем, не решаясь атаковать Мелькора, значит, силой действовать никак нельзя. Оставалась хитрость.
— Что, если нам проникнуть туда украдкой? Выкуриванием Мелькора Валар пусть займутся, когда сочтут, что пора. Нам же надо только спасти Пресву.
***
— Расскажи же мне, светлая майя, что такое любовь, — насмешливо сказал Мелькор.
Они вновь были в зале, служившей узилищем Пресве. Казалось, Вала совершенно успокоился, но впечатление было обманчивым. В Утумно всем по-прежнему не хватало воздуха.
Пресва потерла иззябшие руки.
— Истинная любовь в том, чтобы желать счастья и благоденствия тому, кого любишь, — печально ответила она. Ей стало уже совершенно безразлично, что с ней станет. Мрак высасывал последние силы, и ее хватало только на то, чтобы говорить. Огонек в глазах давно погас, и вся она потускнела и поблекла.
— Истинная, — усмехнулся Враг. — Что такое истина?
— Истина прежде всего в том, что ты желаешь только обладать, не способный отказаться от чего-то ради других. Ты жаден, Мелькор, и потому жалок.
Его лицо исказилось.
— Знаешь ли ты, сколько я ждал, чтобы ничто превратилось в нечто? Жаден, говоришь ты… Я искал неугасимое пламя, чтобы вдохнуть жизнь в свои творения, но не нашел его. Я хотел быть творцом, но не смог взрастить из пустоты ничего!
— Мне жаль тебя, — горестно сказала Пресва. — Ты сам разрушаешь себя в бесплодных попытках стать выше Илуватара. Но ведь он создал и тебя; а часть не может стать больше целого.
— Я не часть, — злобно сузил глаза Мелькор. — И я не раб его мыслей!
— Ты раб страстей своих, а это много хуже.
— Пусть так, — гневно ответил Вала. — Но своих, а не чьих-то чужих.
— И куда они привели тебя? — закричала Пресва. Она обвела жестом унылое подземелье. — Ты променял целый светлый мир на эти каменные мешки и думаешь, что это и есть власть. Ты не только жалок, ты глуп.
Она испугалась, что от ее слов Мелькор разъярится еще больше. А он… рассмеялся.
— Может, это ты глупа? Сколько ты уже здесь — и никто не явился за тобой.
Удар попал в цель. Пресва съежилась. Казалось, что его ледяные руки коснулись теперь самого сердца ее.
Она помолчала, а когда смогла справиться с голосом, сказала совсем о другом:
— Если бы ты изменился, все простили бы тебя.
Мелькор фыркнул. Он сидел в неизменном кресле, но даже на таком расстоянии Пресве было тяжело ощущать его взгляд.
— Мне ни к чему чье-то прощение. Однако ты довольно смела, если можешь поручиться за Круг Судеб. Может, ты и поклясться готова?
— Чем же? — удивилась она.
— Жизнью, — небрежно бросил Вала. — Самое время, ибо она висит на волоске.
Тут рассмеялась уже Пресва, и странно звучал искренний смех под этими жуткими сводами.
— Уж не думаешь ли ты, что подвесил ее именно ты? Или, может, ты способен ее оборвать?
Вала скрипнул зубами.
— По крайней мере, я могу сделать ее невыносимой.
***
Когда Фионвэ и Урвенди изложили Манвэ свой план, он сначала посчитал это сущим безумием. Они уговаривали Короля Арды на два голоса, наперебой заверяя его в том, что нет, это не сумасшествие, и что все получится. Сулимо хотел посоветоваться с остальными, но Фионвэ этому решительно воспротивился: он не желал, чтобы кто-то знал о его намерениях.
И Манвэ в конце концов сдался. Он по очереди обнял обоих и попросил попусту не подвергать опасности себя и Арду.
Получив напутствие и благословение, майар отправились в Средиземье. Разыскать Утумно проще простого, куда как сложнее проникнуть внутрь…
***
Угрозы свои Мелькор вполне претворил в реальность. Если до этого Пресва сидела взаперти, то теперь ее водили по всему Утумно, и вся неприглядная изнанка черной твердыни представала ее глазам. Перо бессильно описать, какое омерзение и ужас охватывали Пресву при виде того, что творилось там.
Не было ей покоя и в ее клетке, где она стремилась теперь поскорей укрыться. Однажды Пресва обнаружила там цветы. Но что это были за цветы! Пожелтевшая сирень, покрытые черными пятнами лилии, изъеденные ржавчиной пионы.
— Смотри, — Мелькор что-то протянул ей. — Знаешь, как замучить розу?
Она в отчаянии закрыла лицо руками.
— Цветок надо отжечь от куста, — продолжал он. — Это уже сделано, как видишь. Нет, гляди! Потом ободрать стебель, — Мелькор сопровождал рассказ наглядной демонстрацией, — а теперь окунуть в яд.
Вала бросил цветок в колбу. Роза побледнела, посинела и осыпалась.
Он ожидал увидеть в ее глазах отвращение, ужас, гнев. Но Пресва смотрела с насмешкой и презрением.
— Так что же, меня простят? — глумливо спросил Мелькор.
— Если изменишься.
— И настанет Арда Исцеленная?
— Настанет, — убежденно сказала она.
— Она никогда не настанет!
Саурон не мог поверить своим глазам, однако то, что они видели, было таким же явным и реальным, как и земля под ногами. Будь это в его силах, он постарался быть утаить происходящее от Владыки.
Но крайне сложно скрыть от Мелькора, что на его крепость надвигается воинство Валар.
— Поверить не могу, — протянул Владыка, узнав об этом. — Они наконец-то высунули нос из своей норы. Что ж, я хорошенько щелкну по нему.
***
Оставшаяся в одиночестве Пресва с болью смотрела на изуродованные цветы, создания своей матери. А лилии… лилии она рисовала сама, и совсем недавно; хотя сейчас ясное небо и вся ее жизнь казались не более чем сном, а единственной реальностью оставались только камень, мрак, заточение.
Она хотела бы бежать, но не могла обернуться кем-то, кто способен бы был преодолеть эти стены, которые неотвратимо пили из нее пламя. С внезапной ясностью Пресва осознала, что еще немного — и от нее останется только тень. Она потеряет фана, и у нее недостанет сил снова создать его.
Вдруг ей послышались за дверью какие-то звуки. Пресва подумала, что ей почудилось, однако глухие удары и вскрики убедили ее в том, что все это вполне реально. И тут дверь рухнула, а в проеме показался Фионвэ. Меч в его руке красноречиво свидетельствовал о природе раздавшихся до этого криков.
— Ты… — выдохнула Пресва.
— Я, — не стал тот отрицать очевидное. — Идем! — он схватил Пресву за руку.
— Там что, война? — ухитрилась спросить она во время бега по бесконечным переходам.
— Там Урвенди. И долго она не продержится.
Очередную попавшуюся на дороге тварь безжалостно смел меч. Вверх, вверх, вверх по ступенькам, которым не было конца. Наконец они выбрались на одну из башен. Пресва с наслаждением вдохнула воздух внешнего мира. Назвать его свежим не повернулся бы язык, но ей было уже много лучше.
Фионвэ нежно обнял ее.
— Ты готова?
Она улыбнулась.
Урвенди держала иллюзию из последних сил. Тем не менее, она еще могла между делом смеяться, наблюдая, как воинство Мелькора сражается с пустотой. С высокого холма Утумно и его окрестности были перед ней как на ладони.
Она подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть взмывающего с башни орла.
