![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Верным Первого Дома
И еще один мой фанф. Не очень удачный, ибо не могу я писать серьезно. (да и мало кто может не скатываться при этом в пафос!)
Феанор оставил его и в мрачных думах сидел под стенами Альквалондэ, покуда не собралось его воинство. Тогда рассудил он, что сил у него довольно, и, войдя в Лебяжью Гавань, послал воинов на стоявшие у причалов корабли, дабы взять их силой. Но телери дали ему отпор и сбросили многих нолдор в море. Обнажились мечи…
Взмах. Удар. Я вспоминаю все, что произошло в последние дни, — так легче, легче отрешиться от того, что мы делаем сейчас.
Затмение Валинора… для всех этот день стал днем гибели Древ. Для всех; но для нас этот день навеки останется в памяти как день Гибели Короля. Мы потеряли больше, чем короля; Финве был отцом не только Феанаро, но и всем нам.
Свист клинка. Я вспоминаю павшую Тьму.
Тело короля нашел Морифинве. Видно, он смог послать кому-то из братьев осанве, потому что Макалаурэ сразу побежал к воротам, крича, чтобы мы все скорее шли туда. Стало уже светлее, но сумерки по-прежнему царили над полуразрушенным Форменосом. Я не мог понять, почему оно так; мне казалось тогда, что весь, весь Свет в мире исчез, и мы никогда, никогда больше ясно не увидим друг друга.
Когда мы прибежали к воротам, там уже были все Феанариони. Прежде я не видал своих лордов такими. И в тот же миг понял, что сделаю все, чтобы мне никогда больше не пришлось такого видеть.
Замах. Уклоняюсь. Бью.
Я никогда не видел, чтобы Карнистир лежал в глубоком обмороке. Даже когда мы были мальчишками и постоянно резались, набивали синяки и шипели от боли, когда целительницы мазали наши раны, он улыбался. Даже когда после одного особенно жуткого прыжка он распорол себе ногу так, что кровь хлестала ручьем, он держался, стиснув зубы, и не терял сознания; я помню белое лицо Нерданель, когда она зашивала эту чудовищную рану; а Карнистир улыбался, чтобы не пугать мать еще сильней.
Я никогда не видел, чтобы Карнистир лежал в глубоком обмороке.
Замечаю краем глаза, как Морифинве замахивается на юного телеро. Лучник целится прямо в Атаринке. На долю секунды прикрываю глаза, чтобы не видеть, как меч сразит мальчишку. Когда открываю, вижу, что телеро сидит на земле, а в руках у него обломки лука.
Я никогда не видел, чтобы Куруфинве плакал. И не дай Эру увидеть мне это снова. Атаринке стоял рядом с телом деда и молчал, а слезы катились по его лицу, неостановимо, ручьем. Он не шевелился, застыл как одна из статуй его матери; только у камней нет сердца, нет слез. Я шагнул к нему, порываясь обнять, но меня остановил мой брат. Я сжал кулаки; во мне начала нарастать ярость, вытесняя страх, который поселила Тьма.
Через несколько минут Атаринке, совладав с голосом, задал вопрос, который давно уже звучал в душе каждого. Что же скажет отец? — спросил он ровно; и если бы не слезы, которые все также лились ручьем, можно было подумать, что он абсолютно спокоен. Я никогда не видел, чтобы Куруфинве плакал.
Вижу, как спиной к спине бьются Туркафинве и Канафинве, их окружили. Двигаюсь им на помощь.
Я никогда не видел Тьелкормо притихшим. А сейчас он молчал, просто молчал; рядом с ним не было верного Хуана; на плече не сидела птица. Из Прекрасного будто ушел весь Свет, а с ним ушла и жизненная сила. Он стоял потерянный, опираясь на плечо Майтимо; мне на миг показалось, что он не заговорит никогда больше. Этой бледной тенью не мог быть Туркафинве Тьелкормо, всегда смеющийся, говорливый и ясный. Что я мог для него сделать? Что я мог сделать для них? Что я мог сделать для всех нас? Я направился к конюшне. Кто-то должен отправиться в Тирион…
Я никогда не видел Тьелкормо притихшим.
Нас уже дважды отбрасывали от кораблей. Бой продолжается.
Через некоторое время после Феанаро приехали и его младшие братья. Под глазами Нолофинве залегли тени; он в беспокойстве оставил Тирион; я слышал, как он говорил Арафинве, что не может надолго покинуть затмившийся город; нолдор сейчас слишком потеряны.
Я проводил принцев к одному из уцелевших покоев, где лежало тело Короля, и вышел. Я не хотел видеть еще и их горе. Феанаро не появился, чтобы встретить братьев. Никто не знал, где он; в тревоге я отправился, чтобы найти его.
...и столкнулся с лордом во дворе; он взглянул на меня так, будто не узнал, и попросил позвать Нолофинве. Если средний сын Финве выглядел изможденным и опечаленным, то старший сын просто почернел лицом; от вида такого отчаяния меня вновь охватил ужас, и ужас этот был горше и глубже, чем ужас Тьмы.
Я не знаю, о чем говорили братья. Но после разговора Нолофинве стал еще мрачнее и еще печальнее, а Феанаро я увидел потом только в Тирионе.
Прости нас, мой лорд. Мы не уберегли нашего Короля. Мне никогда не забыть твоего взгляда, когда ты узнал о смерти отца. Я пойду за тобой куда угодно — я не смог ничего в Форменосе, но смогу где-то еще. Здесь. Сейчас. И если для этого надо убивать — я готов.
— Финдекано! Финдекано пришел!
Феанор оставил его и в мрачных думах сидел под стенами Альквалондэ, покуда не собралось его воинство. Тогда рассудил он, что сил у него довольно, и, войдя в Лебяжью Гавань, послал воинов на стоявшие у причалов корабли, дабы взять их силой. Но телери дали ему отпор и сбросили многих нолдор в море. Обнажились мечи…
Взмах. Удар. Я вспоминаю все, что произошло в последние дни, — так легче, легче отрешиться от того, что мы делаем сейчас.
Затмение Валинора… для всех этот день стал днем гибели Древ. Для всех; но для нас этот день навеки останется в памяти как день Гибели Короля. Мы потеряли больше, чем короля; Финве был отцом не только Феанаро, но и всем нам.
Свист клинка. Я вспоминаю павшую Тьму.
Тело короля нашел Морифинве. Видно, он смог послать кому-то из братьев осанве, потому что Макалаурэ сразу побежал к воротам, крича, чтобы мы все скорее шли туда. Стало уже светлее, но сумерки по-прежнему царили над полуразрушенным Форменосом. Я не мог понять, почему оно так; мне казалось тогда, что весь, весь Свет в мире исчез, и мы никогда, никогда больше ясно не увидим друг друга.
Когда мы прибежали к воротам, там уже были все Феанариони. Прежде я не видал своих лордов такими. И в тот же миг понял, что сделаю все, чтобы мне никогда больше не пришлось такого видеть.
Замах. Уклоняюсь. Бью.
Я никогда не видел, чтобы Карнистир лежал в глубоком обмороке. Даже когда мы были мальчишками и постоянно резались, набивали синяки и шипели от боли, когда целительницы мазали наши раны, он улыбался. Даже когда после одного особенно жуткого прыжка он распорол себе ногу так, что кровь хлестала ручьем, он держался, стиснув зубы, и не терял сознания; я помню белое лицо Нерданель, когда она зашивала эту чудовищную рану; а Карнистир улыбался, чтобы не пугать мать еще сильней.
Я никогда не видел, чтобы Карнистир лежал в глубоком обмороке.
Замечаю краем глаза, как Морифинве замахивается на юного телеро. Лучник целится прямо в Атаринке. На долю секунды прикрываю глаза, чтобы не видеть, как меч сразит мальчишку. Когда открываю, вижу, что телеро сидит на земле, а в руках у него обломки лука.
Я никогда не видел, чтобы Куруфинве плакал. И не дай Эру увидеть мне это снова. Атаринке стоял рядом с телом деда и молчал, а слезы катились по его лицу, неостановимо, ручьем. Он не шевелился, застыл как одна из статуй его матери; только у камней нет сердца, нет слез. Я шагнул к нему, порываясь обнять, но меня остановил мой брат. Я сжал кулаки; во мне начала нарастать ярость, вытесняя страх, который поселила Тьма.
Через несколько минут Атаринке, совладав с голосом, задал вопрос, который давно уже звучал в душе каждого. Что же скажет отец? — спросил он ровно; и если бы не слезы, которые все также лились ручьем, можно было подумать, что он абсолютно спокоен. Я никогда не видел, чтобы Куруфинве плакал.
Вижу, как спиной к спине бьются Туркафинве и Канафинве, их окружили. Двигаюсь им на помощь.
Я никогда не видел Тьелкормо притихшим. А сейчас он молчал, просто молчал; рядом с ним не было верного Хуана; на плече не сидела птица. Из Прекрасного будто ушел весь Свет, а с ним ушла и жизненная сила. Он стоял потерянный, опираясь на плечо Майтимо; мне на миг показалось, что он не заговорит никогда больше. Этой бледной тенью не мог быть Туркафинве Тьелкормо, всегда смеющийся, говорливый и ясный. Что я мог для него сделать? Что я мог сделать для них? Что я мог сделать для всех нас? Я направился к конюшне. Кто-то должен отправиться в Тирион…
Я никогда не видел Тьелкормо притихшим.
Нас уже дважды отбрасывали от кораблей. Бой продолжается.
Через некоторое время после Феанаро приехали и его младшие братья. Под глазами Нолофинве залегли тени; он в беспокойстве оставил Тирион; я слышал, как он говорил Арафинве, что не может надолго покинуть затмившийся город; нолдор сейчас слишком потеряны.
Я проводил принцев к одному из уцелевших покоев, где лежало тело Короля, и вышел. Я не хотел видеть еще и их горе. Феанаро не появился, чтобы встретить братьев. Никто не знал, где он; в тревоге я отправился, чтобы найти его.
...и столкнулся с лордом во дворе; он взглянул на меня так, будто не узнал, и попросил позвать Нолофинве. Если средний сын Финве выглядел изможденным и опечаленным, то старший сын просто почернел лицом; от вида такого отчаяния меня вновь охватил ужас, и ужас этот был горше и глубже, чем ужас Тьмы.
Я не знаю, о чем говорили братья. Но после разговора Нолофинве стал еще мрачнее и еще печальнее, а Феанаро я увидел потом только в Тирионе.
Прости нас, мой лорд. Мы не уберегли нашего Короля. Мне никогда не забыть твоего взгляда, когда ты узнал о смерти отца. Я пойду за тобой куда угодно — я не смог ничего в Форменосе, но смогу где-то еще. Здесь. Сейчас. И если для этого надо убивать — я готов.
— Финдекано! Финдекано пришел!
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Впрочем, обожание Феанаро - не залог хорошего авторства )
no subject