![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Ultima Thule
В виде исключения про Феанора. Авторские примечания после текста. Написано в соавторстве с ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
norlin_ilonwe.
Ultima Thule
Слова прозвучали неожиданно. Не то чтобы Раньясурэ слышал их редко (или произносил сам), но сейчас был час полного цветения Телпериона. Нормальные эльдар в это время спят, и Раньясурэ относился к их числу. А вот его друг явно нет.
Раньясурэ сел на постели и уставился на маячащего в окне Феанаро.
— Может, тогда уже зайдешь? — сипло поинтересовался Раньясурэ.
Феанаро кивнул и перемахнул через низкий подоконник. В руках у него был разлохмаченный и истерзанный свиток, выглядящий так, словно Феанаро выдрал его у кого-то из зубов. Раньясурэ вылез из постели с обреченным видом. Он устал. Он зверски хотел спать. До этого они неделю без перерыва мастерили новый куб, и к концу процесса Раньясурэ уже забыл, что такое лежать на кровати. Да и само понятие кровати казалось ему не больше, чем плодом воспаленного воображения.
Гость расстелил принесенный свиток на большом письменном столе, и Раньясурэ понял, что это чертеж злополучного куба. Который они закончили. Несколько часов назад. После недельного труда. Вместо того чтобы произнести все то, что вертелось на кончике языка, Раньясурэ взял себя в руки и промолчал. Он склонился над чертежом, испещренным красными и синими пометками.
— Это то, о чем я думаю? — поинтересовался Раньясурэ.
— Не знаю, о чем ты думаешь сейчас и о чем мы думали, когда выводили эти трубки сюда, но все должно быть иначе, — ответил Феанаро и пустился в объяснения, как именно оно должно быть. Раньясурэ слушал, кивал и всячески выражал заинтересованность. А когда Феанаро выдохся, сказал:
— А теперь рассказывай, зачем на самом деле пришел.
Феанаро запнулся на полуслове и как-то сник, будто разом растерял весь свой энтузиазм.
— С чего ты... Хм.
— Я тебя знаю столько же, сколько живу. — Раньясурэ серьезно посмотрел на друга, и под его взглядом Феанаро ничего не оставалось, как независимо фыркнуть и достать из кармана записку.
— Вот, читай.
Раньясурэ аккуратно развернул слегка потертый на сгибах листок. Первое, что бросилось ему в глаза — подпись внизу. Мириэль.
— Это же от твоей матери, — обескураженно проговорил он.
— Читай. Тут нет никаких секретов.
Пока Раньясурэ изучал записку, Феанаро рассматривал комнату. Была у его друга одна страсть — роспись стен. Свою комнату Раньясурэ превратил таким способом в сад, и цветы с деревьями были выписаны так тонко и аккуратно, что казалось, что они вот-вот шевельнутся от ветра.
— Почему ты мне ее показал?
Феанаро помедлил, подбирая слова.
— Хочу узнать, заметишь ли ты то же, что и я.
— А что надо заметить? — Раньясурэ снова взглянул на листок, который по-прежнему держал в руке. — И откуда она?
— Мне вручил ее отец. Давно, едва я научился читать. Я был очень... воодушевлен. А потом убрал в шкатулку и не возвращался к этому до сегодняшнего дня.
Раньясурэ вопросительно приподнял бровь.
— У Индис будет ребенок.
— Поздравляю, — привычно отреагировал Раньясурэ. Феанаро издал неопределенный звук, не сумев решить, ответить ли «спасибо» или «лучше молчи».
— Тьфу. — Раньясурэ со стоном повалился обратно на кровать, возмущенно скрипнувшую от такого обращения. — Что я, соболезновать должен?
— Валар с Индис. Ты мне все-таки скажи, ты ничего не заметил?
Раньясурэ протянул руку с запиской.
— Не-а.
Феанаро выхватил у него драгоценный листок.
— Вот тут, обращение, видишь?
— Не вижу, — ответил Раньясурэ с закрытыми глазами. — «Милый мой сын», — процитировал он по памяти. — Что не так?
— Запятая. Мы выделяем обращение восклицательным знаком. А запятую ставят ваниар.
Раньясурэ пожал плечами. Лежа это сделать было затруднительно, но он справился. Годы тренировок.
— Ты уверен?
Ответом ему стал мрачный взгляд, каковой появлялся у Феанаро всегда, когда кто-то сомневался в его словах.
— Я даже уточнил у Румила. А в конце запятой, наоборот, нет. Хотя она нужна. — Феанаро смотрел на записку с непередаваемым выражением лица. — И некоторые слова... выглядят странно.
— И ты уже сделал какой-то вывод.
Скептицизм в голосе Раньясурэ задевал за живое, но Феанаро не привык отступать. Особенно когда был в чем-то убежден. А сейчас он был.
— Записку написала не моя мать, — сказал он, пристально глядя на нарисованного соловья в нарисованных ветвях. Соловей явственно готовился запеть.
Раньясурэ что-то пробурчал, поглубже зарываясь в одеяло. Теплое, мягкое, светло-зеленое одеяло, которое прекрасно гармонировало со стенной росписью.
— Ты преувеличиваешь, — глухо донеслось до Феанаро. — Кто бы стал это делать? И зачем?
— Ищи, кому выгодно, — загадочно ответил тот. И исчез тем же путем, что и появился.
Раньясурэ засунул голову под подушку, свято веря, что ему это приснилось.
Кабинет отца для Феанаро всегда был местом, где можно подумать и успокоиться, словно личность хозяина наложила на эту комнату неизгладимый отпечаток. Ребенком Феанаро любил рассматривать во множестве стоявшие на полках всевозможные вещицы, назначения которых он тогда еще не понимал. Финвэ никогда не запрещал ему что-либо трогать. Просто убрал подальше охотничьи ножи, да чернила в серебряной пузатой чернильнице с крышечкой в виде цветка, да тонко выделанную бумагу, и любимое ожерелье Мириэли из голубых камней, и зеркало в золотой раме (подарок Ингвэ на первую свадьбу), да еще останки медной куколки на шарнирах. Когда Феанаро подрос и научился немного обуздывать свой неуемный интерес, он стал часто заглядывать сюда просто так. Они сидели и молчали, а потом расходились с чувством, что абсолютно поняли друг друга.
Но на этот раз Феанаро явился в отцовский кабинет с определенной целью. Он собирался покопаться в семейных записях. Феанаро не сомневался в том, что сказал Раньясурэ: прощальную записку оставила не Мириэль. Но он понимал, что одних запятых и пары не так написанных слов (не говоря уж об ощущениях) недостаточно, чтобы убедить других. Отца, например. Если Финвэ сам ничего не заподозрил, не все так очевидно.
Феанаро толком не знал, что он хочет найти. Осталось ли еще что-нибудь, вышедшее из-под руки Мириэли? Может, его мать по каким-то неведомым причинам писала не так, как прочие нолдор? И почерк. Можно сымитировать чей угодно почерк, но для этого нужен образец. Если Финвэ не смутила записка, начертание сарати сделано в манере Мириэли. А значит, должно быть что-то еще, написанное ею.
Бумага тоже не вызывала доверия: тонкий, плотный лист, который за столько времени только потерся немного на сгибах. Пока Феанаро перебирал свитки, он припомнил, что такую бумагу он видел лишь однажды, в этом же самом кабинете. Целая пачка листов потом исчезла — после того, как маленький Феанаро испробовал на одном из них свои художественные таланты. Феанаро достал записку и снова на нее посмотрел. Да, та самая бумага. Она сильно отличалась от привычной желто-рыхлой.
Проще всего было бы пойти к отцу и расспросить его, но что-то удерживало Феанаро от этого шага. Он уселся в любимое кресло с высокой спинкой с охапкой свитков и принялся их просматривать и сортировать. Планы дворца. Направо. Детские рисунки самого Феанаро. Направо. Письма от Ингвэ. А вот это, пожалуй, налево. Если отец разрешит хотя бы взглянуть на них, одним подозрением станет меньше. Письма от Индис. Ого. Это было бы налево, но ему никогда не получить дозволения в них заглянуть. Впрочем, ее как раз можно уговорить что-нибудь написать. Записка от Румила. Направо. Снова рисунки — на этот раз авторства Финвэ. Направо.
Охапка закончилась быстро. Ничего, хотя бы отдаленно связанного с Мириэлью, в ней не оказалось. Феанаро переплел пальцы и оперся на них подбородком. Должно было что-то остаться. Но этим можно поинтересоваться, не опасаясь возбудить подозрений.
Феанаро со вздохом сожаления поднялся и собрал свитки, чтобы отправить обратно в шкаф. Прижав их локтем к боку, он открыл дверцы и уже хотел было положить все на место, как его взгляд зацепился за что-то темнеющее в дальнем углу полки. Феанаро засунул туда руку. Пальцы нащупали кожаный переплет, и вытянули на свет небольшую стопку сшитых вместе листков под толстой обложкой. По-прежнему придерживая остальные свитки локтем, он осторожно щелкнул застежками и раскрыл находку, затаив дыхание.
С первого листа на него смотрел Финвэ. Феанаро несколько мгновений разглядывал портрет отца, а потом поспешно засунул остальные свитки в шкаф, спрятал книжицу за пазуху и почти выбежал из кабинета.
Рисунки матери на груди жгли не хуже раскаленного угля, сердце колотилось, как безумное, а руки тряслись от нетерпения. Феанаро едва сдерживался, чтобы не сесть прямо посреди коридора и не начать изучать добычу. Почему, ну почему отец не показывал ему этого?
Он застыл на месте. Эта мысль остановила его, как неожиданно возникшая на пути стена. Да что происходит в их доме?
Через мгновение Феанаро отмер и поспешил убраться в свою комнату. Не хватало еще натолкнуться на отца. Нужно успеть изучить драгоценные листы до встречи с Финвэ. И, если уж на то пошло, до того, как отец обнаружит, что в шкафу кое-чего не хватает.
Феанаро размашисто шагал по бесконечному коридору, преследуемый гулким эхом собственных шагов. Кабинет отца находился в дальней части дворца, как и все остальные личные покои. Комнаты самого Феанаро располагались рядом с отцовскими, но с появлением Индис Финвион стал намного реже бывать дома.
Он толкнул дверь и шагнул через порог. В комнате все валялось так, как он и оставил больше недели назад. Феанаро мимоходом подумал, что с того момента, как он вышел отсюда, он даже, кажется, ничего не ел, кроме пары хлебцев. Мысль мелькнула и исчезла, как не бывало.
Феанаро забрался с ногами на кушетку, обложился разноцветными подушками и извлек книгу. Обложка надежно сберегла драгоценное содержимое. Феанаро бережно коснулся листов. Они были разного размера. Книгу собрали из разрозненных частей, сшив суровой ниткой отдельные рисунки и наброски. Все-таки, почему отец утаил это от него?
Медленно перелистывая альбом, Феанаро рассматривал изображения. Замысловатый узор на одной из страниц надолго приковал его взгляд. Два голубых ромба переплетались с оранжевыми линиями, похожими на языки пламени. Все это опоясывали круги: лиловый, золотой, красный. Сердцевина узора была черной, но странным образом не казалась мрачной. Может, из-за ярко-зеленого обрамления, а может, потому, что остальные цвета кричали о жизни и красоте. Феанаро зачарованно провел пальцами по линиям.
А вот полноценный портрет: на этот раз Ингвэ, в профиль, золотые волосы заплетены в косы, на губах играет улыбка. Эзеллохар — углем. Лист обрамляет вязь, и по краям она превращается в две пересекающиеся под прямым углом широкие линии, центр которых обведен кругом. Фрагменты украшений домов, коньки крыш, окна, двери. Туна с городом на зеленой вершине, вид издали, наверно, чуть ли не от самого входа в Калакирию со стороны моря.
Каждое следующее изображение Туны увеличивалось, приближая холм к зрителю, словно рисунки создавали прямо по пути. Феанаро перевернул страницу, ожидая увидеть белоснежные лестницы, ведущие к городу. Но их не было. Дальше в книге вообще ничего не было, кроме нескольких чистых листов. Феанаро разочарованно выдохнул и вернулся к последнему рисунку с Туной. Взгляд его сполз в низ страницы. В правом углу стояли едва заметные цифры «5/8». Феанаро нахмурился, не понимая. Торопливо листнул назад. На предыдущей странице значилось «4/8». Остальные рисунки с Туной тоже были под номерами: один, два и три.
Феанаро озадаченно потер лоб. Выходит, это и вправду цикл изображений, которых, если он верно понял, должно было быть восемь. Но мать почему-то не закончила их. Возможно, не успела или передумала. А чистые листы предназначались именно для этого. Феанаро на всякий случай еще раз их просмотрел, но они действительно были нетронутыми.
И что ему делать дальше? Он ни на шаг не стал ближе к разгадке. Феанаро уставился невидящим взглядом на рисунок номер пять, размышляя и бессознательно теребя плотную двуслойную обложку, словно требуя от нее открыть тайну. В голову ничего не приходило, и он не мог ее за это винить: стоило, кажется, отдохнуть. «Единственное здравое решение за несколько дней», — съехидничал внутренний голос, подозрительно похожий на голос Раньясурэ.
— Ладно, — вслух сказал Феанаро. — И правда…
Но что-то все же мешало ему закрыть книгу. Что-то неправильное в последнем рисунке резало глаз.
А потом он понял: с этого ракурса должен был быть виден Тирион. Но города не было. Феанаро хотел бы ошибиться. Да только место с картины было ему хорошо известно, как и всем — белый камень с указанием расположения лестниц, ведущих в город. Камень поставили намного позже возведения Тириона, когда в Валинор прибыли телери. Для них указатель и предназначался, потому что поначалу они сильно путались.
Камень был прорисован нечетко, надпись на нем не читалась. Феанаро и так знал, что там говорится, но его вдруг охватили сомнения. Зачем рисовать холм без города? Или рисунок не закончен? Но он выглядел вполне завершенным.
Феанаро расстроенно запустил пальцы в волосы, окончательно растрепав их. Это интересно, но не имеет отношения к записке, и ничем не может помочь, напомнил он себе о главной цели. Он пустил листы веером в обратном порядке. Рисунки замелькали, и ему вдруг бросился в глаза портрет Ингвэ — единственный портрет в книге, если не считать отцовского. Феанаро вскочил, кинулся к столу, споткнулся о стул, зашипел от боли, но не остановился. С грохотом выдвинул ящик, с таким же грохотом задвинул обратно. Нет, прятать книгу в стол плохая идея. Феанаро ринулся к шкафу, куда обычно запихивал бумаги, и остановился на полпути. Тоже не пойдет. Лучший схрон — тот, что на виду. Он засунул книгу под подушки на кушетке, мельком заметил, что, кажется, немного растрепал обложку, слетел по лестнице, едва касаясь ступенек, и метнулся в конюшню.
Феанаро стоило большого труда принудить себя не пустить коня галопом. Не хватало еще историй о том, как сын короля носится по улицам города, как ополоумевший.
Выходя в сад за белыми розами, Ингвэ меньше всего ожидал приключений. Поэтому когда он протянул руку к цветам, а они зашевелились, Ингвэ слегка опешил. И уж тем более он не рассчитывал увидеть за этим самым кустом Феанаро — со всклокоченными волосами и немного диким взглядом. Взглянув попристальнее на это явление, Ингвэ без труда мог заключить, что Феанаро уже некоторое время (а, возможно, и довольно продолжительное) игнорирует вотчину Ирмо.
— Э-э-э... — протянул Ингвэ. — У тебя все в порядке?
Вопрос был глупый. Ингвэ явно видел, что нет, не в порядке, и в груди у него заныло нехорошее предчувствие, больно покалывая. Неужели что-то стряслось с Индис? Если так, то появился бы сам Финвэ, одернул он себя.
— Да, — уверенно ответил Феанаро, выбираясь из-за куста. Розы осыпали его целым дождем с мокрых листьев. Феанаро стер капли воды с лица.
— Ладно, — сказал Ингвэ, изо всех сил стараясь не выглядеть удивленным и встревоженным. — Тебе виднее.
Он занялся срезанием цветов, справедливо рассудив, что если Феанаро что-нибудь от него нужно, то тот не преминет об этом заговорить и без лишних вопросов. Не зря же он проделал такой путь, да еще и, судя по внешнему виду, в ужасной спешке.
— Можно тебя попросить? — Феанаро и впрямь не стал ходить вокруг да около.
Ингвэ кивнул.
— Ты ведь за этим и пришел. Не пойму только, почему в сад.
Феанаро огляделся по сторонам, словно только сейчас осознав, где он находится, и неожиданно смутился.
— Я сначала хотел во дворец, но, когда подъезжал, увидел, что ты идешь сюда. И решил не терять времени.
В этом был весь Феанаро. Долой условности, мешающие достижению цели. Хотя раньше он хотя бы утруждал себя приветствием, вздохнул Ингвэ.
— У тебя не осталось чего-нибудь от моей матери?
Ингвэ вздрогнул и почувствовал, как кожа покрывается мурашками. Руки мгновенно похолодели, а в груди закололо еще сильнее.
— Например? — поинтересовался он, отвернувшись к розам, чтобы скрыть волнение.
— Рисунка... или, может, письма... чего-нибудь, сделанного ее рукой.
— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — теперь Ингвэ бросило в жар. Никто не любил, когда Феанаро заговаривал о своей матери, и меньше всего — Ингвэ. Он был рад, что сестра нашла свое счастье и в то же время постоянно опасался, что тень прошлого в конце концов накроет ее с головой. И вот теперь Феанаро примчался к нему с таким вопросом.
Феанаро, занятый выпутыванием мелких веточек из волос, ничего особенного в выражении лица Ингвэ не заметил.
— Вы дружили, — сказал он, начиная раздражаться от необходимости пояснять очевидное.
— Это правда, — с трудом выдавил Ингвэ и сунул Феанаро охапку цветов. У него самого руки были заняты тем же. — Пойдем.
Во дворце к ним сразу же подлетел маленький Ингвион и стал дергать отца за рукав, явно желая ему что-то показать, но Ингвэ, казалось, едва заметил сына. Он рассеянно потрепал его по голове и не сказал ни слова. Ингвион подергал его еще немного и переключил свое внимание на Феанаро.
— Пливет! — звонко поздоровался он. — А ты плинес мне иглульки?
— Привет, малыш. Нет, в этот раз не принес, извини. Я очень торопился.
Ингвион огорченно поджал губки, но тут же снова расцвел.
— Толопился поиглать со мной?
— Ингвион, — окликнул его отец. — Феанаро у нас по делу. Вот когда приедет в гости, будешь к нему приставать. Беги к себе, я скоро приду.
Ингвион тяжело вздохнул.
— У меня тоже дела, — драматичным шепотом произнес он и ускакал, мигом растеряв всю драматичность.
Ингвэ же повел «делового» гостя наверх. Он старался унять глупые страхи. Феанаро время от времени интересовался чем-то, связанным с матерью, в этом нет ничего необычного, и, уж конечно, это ничем не грозит Индис, уговаривал себя Ингвэ. Успокоить самого себя получалось плохо, и Ингвэ все ускорял шаг.
— Есть небольшой набросок моего портрета. Мириэль сделала его очень давно, но полностью я рисунка так и не дождался, — на ходу заговорил он, торопливо распахивая дверь своих покоев.
«Ха, — с толикой злорадства подумал Феанаро. — Выходит, отец и от тебя кое-что скрыл».
— И еще сохранилась короткая записка. Там ничего особенного, благодарность за свадебный подарок... Что ты хочешь увидеть?
— Записку, — быстро, чтобы не дать Ингвэ времени передумать, ответил Феанаро. Он застыл в томительном ожидании. Так напрягает все чувства гончая, почуявшая верный след.
Ингвэ открыл небольшую шкатулку, стоявшую на столе.
— Вот. — Он протянул Феанаро вдвое сложенный листок. По нему вился узор из листьев, венком оплетая слова.
Феанаро вцепился в листок так, словно от этого зависела его жизнь.
— Можно мне... можно мне взять ее на несколько дней? — спросил он, жадно вглядываясь в сарати. По лицу его пробежала едва заметная судорога.
Ингвэ аккуратно прикрыл золотую шкатулку.
— Можешь взять ее насовсем. Тебе она нужней.
— Почему ты так решил? — Феанаро слегка нахмурился. Неужели Ингвэ что-то знает?
— Ты принесся сюда весь в мыле, залез в мои розы и даже не захватил ничего для Ингвиона, так что, думаю, тебе действительно необходима эта записка. Забирай.
— Я... я пойду. В смысле, поеду домой, ладно? — Феанаро сложил записку и сунул во внутренний карман плаща. — Спасибо! — крикнул он уже с порога.
— Пожалуйста, дитя, — ответил Ингвэ пустоте. Сердце по-прежнему ныло.
Очевидно, это «что-то» и было причиной одолевающего беспокойства. Финвэ продолжал ломать голову, и дошло даже до того, что внимание на его задумчивость обратила Индис. Пришлось отшутиться и сказаться увлеченным мыслями о неких градостроительных планах. Последовал немедленный укол совести, но это небольшое лукавство позволило Финвэ уединиться в кабинете, чтобы как следует подумать. В конце концов, он не в первый раз прибегал к чему-то подобному, чтобы выторговать немного времени и покоя…
Резная деревянная дверь беззвучно затворилась, отрезая хозяина комнаты от дневной оживленности дворца. Финвэ неспешно обогнул стол, подошел к окну и остановился, глядя на белеющую внизу площадь. Спешащие по своим делам эльдар привычно пересекали ее в разных направлениях, изредка кто-то приближался к ступеням парадного крыльца и скрывался под аркой входа, или просто прогуливался мимо и глядел на украшенные рельефами стены. Мирное зрелище привычно успокаивало и помогало настроиться на подходящий лад. Финвэ давно это знал и провел уже много часов, вот так глядя на свой город, чтобы впоследствии сесть за стол и разом разрешить загвоздку с какими-нибудь чертежами или расчетами. А сейчас он надеялся тем же способом разобраться со своими, возможно, надуманными тревогами и выбросить их из головы.
Вместо этого привычное созерцание неожиданно прервалось. Финвэ резко обернулся и посмотрел в сторону шкафа. Между сомкнутых дверец белел уголок прищемленного листа. Эта маленькая, неосознанно подмеченная боковым зрением деталь, подействовала, словно пробуждающий тычок: Финвэ окинул кабинет быстрым взором, и понял, что в его отсутствие здесь кто-то побывал. Бумаги на столе лежали иначе, нежели он их оставлял, оказалась передвинута чернильница, и массивное деревянное кресло, в котором любил сидеть Феанаро, было развернуто в другую сторону... Финвэ стиснул зубы и в два шага оказался перед шкафом. Рывком распахнул дверцы. Стопка бумаг и перевязанные свитки с громким шелестом посыпались под ноги, захлопали друг о друга кожаные переплеты книг. Он трижды перебрал их все до единого и, убедившись, что приметной темной обложки нет на месте, бросил все, как есть, и выбежал прочь.
Пустой, как водится в это время дня, коридор быстро вывел его к нужной двери. На короткий стук ожидаемо не последовало ответа, и Финвэ торопливо толкнул створку. Комната, как обычно, оказалась не заперта, и царил в ней привычный глазу беспорядок. В другой раз он не преминул бы посетовать на этот неподобающий вид, но сейчас было не до того. Финвэ огляделся. В последнее время Феанаро не часто возвращался ночевать домой и виделся с отцом дней пять назад. Уже одно это вызывало законное беспокойство и требовало вмешательства, но Финвэ все не мог решиться на серьезный разговор. Сейчас ему трудно было понять, как давно сын заходил в свои комнаты и чем здесь занимался. Можно было судить только по тому, что в собственный кабинет он не заглядывал больше двух суток — сказывались обычные дела, заботы об Индис и встречи с мастерами в зале совета. Значит, с того момента, как сын успел побывать в кабинете и вдоволь полазить по шкафам, могло пройти предостаточно времени. От такой мысли захотелось схватиться за голову, но Финвэ себя сдержал. Вместо этого огляделся еще раз, подошел к столу и быстро перебрал разбросанные бумаги. Не нашел ничего примечательного. В ящике тоже не оказалось ни искомого альбома в темной обложке, ни — тут сердце Финвэ снова екнуло — спешно нацарапанной на клочке записки. Их не обнаружилось ни в книжных шкафах, ни на подоконнике, ни на прибитых к стенам полках. Становилось понятно, что поиски едва ли принесут результат, и лучше подумать о более важном — о том, где искать самого Феанаро.
Финвэ вздохнул и устало опустился на кушетку. Содержимое оплетенного кожей альбома тревожило его без малого пятьдесят лет. Иногда он задумывался о том, чтобы пообещать себе по истечении этого «без малого» признать право сына знать все, как есть, и поговорить с ним откровенно и начистоту. Но почти сразу ответом на эти смелые мысли становились справедливые и разумные доводы против. И альбом оставался лежать в надежном месте. Но несколько дней назад, как раз после того, как Индис сообщила о ребенке, он вдруг решил снова взглянуть на него. Просидел за столом допоздна, перебирал листы и думал. А после против обыкновения легкомысленно сунул в книжный шкаф.
Редкая глупость. От осознания этого промаха Финвэ досадливо ударил кулаком по брошенной на кушетке подушке и сразу почувствовал под ней что-то твердое. Отбросил подушку в сторону и не сдержал судорожного вздоха.
Конечно, альбом был изучен от и до. Листали его аккуратно, нигде на страницах не осталось заломов или сгибов. А вот на обложке заметно отошел кожаный край переплета, и между скрепленных им кусков плотного картона теперь виднелся зазор. Финвэ заметно побледнел и, медленно подняв руки, тряхнул книгу. В щели обложки показался пожелтевший край бумаги. Полностью вытащить его из тайника удалось без усилий, и через мгновение Финвэ уже держал в руках исписанный некрупным аккуратным почерком лист. Перечитывать текст не стал — и без того помнил наизусть. Только прикрыл глаза и просидел на кушетке еще какое-то время, механически вертя находку в пальцах, а потом быстро вернул ее на место, захлопнул альбом и стремительно вышел.
Часть 2.
norlin_ilonwe.Ultima Thule
Король жил в Фуле дальней,
И кубок золотой
Хранил он — дар прощальный
Красавицы одной.
— Мы все делали не так.И кубок золотой
Хранил он — дар прощальный
Красавицы одной.
Слова прозвучали неожиданно. Не то чтобы Раньясурэ слышал их редко (или произносил сам), но сейчас был час полного цветения Телпериона. Нормальные эльдар в это время спят, и Раньясурэ относился к их числу. А вот его друг явно нет.
Раньясурэ сел на постели и уставился на маячащего в окне Феанаро.
— Может, тогда уже зайдешь? — сипло поинтересовался Раньясурэ.
Феанаро кивнул и перемахнул через низкий подоконник. В руках у него был разлохмаченный и истерзанный свиток, выглядящий так, словно Феанаро выдрал его у кого-то из зубов. Раньясурэ вылез из постели с обреченным видом. Он устал. Он зверски хотел спать. До этого они неделю без перерыва мастерили новый куб, и к концу процесса Раньясурэ уже забыл, что такое лежать на кровати. Да и само понятие кровати казалось ему не больше, чем плодом воспаленного воображения.
Гость расстелил принесенный свиток на большом письменном столе, и Раньясурэ понял, что это чертеж злополучного куба. Который они закончили. Несколько часов назад. После недельного труда. Вместо того чтобы произнести все то, что вертелось на кончике языка, Раньясурэ взял себя в руки и промолчал. Он склонился над чертежом, испещренным красными и синими пометками.
— Это то, о чем я думаю? — поинтересовался Раньясурэ.
— Не знаю, о чем ты думаешь сейчас и о чем мы думали, когда выводили эти трубки сюда, но все должно быть иначе, — ответил Феанаро и пустился в объяснения, как именно оно должно быть. Раньясурэ слушал, кивал и всячески выражал заинтересованность. А когда Феанаро выдохся, сказал:
— А теперь рассказывай, зачем на самом деле пришел.
Феанаро запнулся на полуслове и как-то сник, будто разом растерял весь свой энтузиазм.
— С чего ты... Хм.
— Я тебя знаю столько же, сколько живу. — Раньясурэ серьезно посмотрел на друга, и под его взглядом Феанаро ничего не оставалось, как независимо фыркнуть и достать из кармана записку.
— Вот, читай.
Раньясурэ аккуратно развернул слегка потертый на сгибах листок. Первое, что бросилось ему в глаза — подпись внизу. Мириэль.
— Это же от твоей матери, — обескураженно проговорил он.
— Читай. Тут нет никаких секретов.
Пока Раньясурэ изучал записку, Феанаро рассматривал комнату. Была у его друга одна страсть — роспись стен. Свою комнату Раньясурэ превратил таким способом в сад, и цветы с деревьями были выписаны так тонко и аккуратно, что казалось, что они вот-вот шевельнутся от ветра.
— Почему ты мне ее показал?
Феанаро помедлил, подбирая слова.
— Хочу узнать, заметишь ли ты то же, что и я.
— А что надо заметить? — Раньясурэ снова взглянул на листок, который по-прежнему держал в руке. — И откуда она?
— Мне вручил ее отец. Давно, едва я научился читать. Я был очень... воодушевлен. А потом убрал в шкатулку и не возвращался к этому до сегодняшнего дня.
Раньясурэ вопросительно приподнял бровь.
— У Индис будет ребенок.
— Поздравляю, — привычно отреагировал Раньясурэ. Феанаро издал неопределенный звук, не сумев решить, ответить ли «спасибо» или «лучше молчи».
— Тьфу. — Раньясурэ со стоном повалился обратно на кровать, возмущенно скрипнувшую от такого обращения. — Что я, соболезновать должен?
— Валар с Индис. Ты мне все-таки скажи, ты ничего не заметил?
Раньясурэ протянул руку с запиской.
— Не-а.
Феанаро выхватил у него драгоценный листок.
— Вот тут, обращение, видишь?
— Не вижу, — ответил Раньясурэ с закрытыми глазами. — «Милый мой сын», — процитировал он по памяти. — Что не так?
— Запятая. Мы выделяем обращение восклицательным знаком. А запятую ставят ваниар.
Раньясурэ пожал плечами. Лежа это сделать было затруднительно, но он справился. Годы тренировок.
— Ты уверен?
Ответом ему стал мрачный взгляд, каковой появлялся у Феанаро всегда, когда кто-то сомневался в его словах.
— Я даже уточнил у Румила. А в конце запятой, наоборот, нет. Хотя она нужна. — Феанаро смотрел на записку с непередаваемым выражением лица. — И некоторые слова... выглядят странно.
— И ты уже сделал какой-то вывод.
Скептицизм в голосе Раньясурэ задевал за живое, но Феанаро не привык отступать. Особенно когда был в чем-то убежден. А сейчас он был.
— Записку написала не моя мать, — сказал он, пристально глядя на нарисованного соловья в нарисованных ветвях. Соловей явственно готовился запеть.
Раньясурэ что-то пробурчал, поглубже зарываясь в одеяло. Теплое, мягкое, светло-зеленое одеяло, которое прекрасно гармонировало со стенной росписью.
— Ты преувеличиваешь, — глухо донеслось до Феанаро. — Кто бы стал это делать? И зачем?
— Ищи, кому выгодно, — загадочно ответил тот. И исчез тем же путем, что и появился.
Раньясурэ засунул голову под подушку, свято веря, что ему это приснилось.
Кабинет отца для Феанаро всегда был местом, где можно подумать и успокоиться, словно личность хозяина наложила на эту комнату неизгладимый отпечаток. Ребенком Феанаро любил рассматривать во множестве стоявшие на полках всевозможные вещицы, назначения которых он тогда еще не понимал. Финвэ никогда не запрещал ему что-либо трогать. Просто убрал подальше охотничьи ножи, да чернила в серебряной пузатой чернильнице с крышечкой в виде цветка, да тонко выделанную бумагу, и любимое ожерелье Мириэли из голубых камней, и зеркало в золотой раме (подарок Ингвэ на первую свадьбу), да еще останки медной куколки на шарнирах. Когда Феанаро подрос и научился немного обуздывать свой неуемный интерес, он стал часто заглядывать сюда просто так. Они сидели и молчали, а потом расходились с чувством, что абсолютно поняли друг друга.
Но на этот раз Феанаро явился в отцовский кабинет с определенной целью. Он собирался покопаться в семейных записях. Феанаро не сомневался в том, что сказал Раньясурэ: прощальную записку оставила не Мириэль. Но он понимал, что одних запятых и пары не так написанных слов (не говоря уж об ощущениях) недостаточно, чтобы убедить других. Отца, например. Если Финвэ сам ничего не заподозрил, не все так очевидно.
Феанаро толком не знал, что он хочет найти. Осталось ли еще что-нибудь, вышедшее из-под руки Мириэли? Может, его мать по каким-то неведомым причинам писала не так, как прочие нолдор? И почерк. Можно сымитировать чей угодно почерк, но для этого нужен образец. Если Финвэ не смутила записка, начертание сарати сделано в манере Мириэли. А значит, должно быть что-то еще, написанное ею.
Бумага тоже не вызывала доверия: тонкий, плотный лист, который за столько времени только потерся немного на сгибах. Пока Феанаро перебирал свитки, он припомнил, что такую бумагу он видел лишь однажды, в этом же самом кабинете. Целая пачка листов потом исчезла — после того, как маленький Феанаро испробовал на одном из них свои художественные таланты. Феанаро достал записку и снова на нее посмотрел. Да, та самая бумага. Она сильно отличалась от привычной желто-рыхлой.
Проще всего было бы пойти к отцу и расспросить его, но что-то удерживало Феанаро от этого шага. Он уселся в любимое кресло с высокой спинкой с охапкой свитков и принялся их просматривать и сортировать. Планы дворца. Направо. Детские рисунки самого Феанаро. Направо. Письма от Ингвэ. А вот это, пожалуй, налево. Если отец разрешит хотя бы взглянуть на них, одним подозрением станет меньше. Письма от Индис. Ого. Это было бы налево, но ему никогда не получить дозволения в них заглянуть. Впрочем, ее как раз можно уговорить что-нибудь написать. Записка от Румила. Направо. Снова рисунки — на этот раз авторства Финвэ. Направо.
Охапка закончилась быстро. Ничего, хотя бы отдаленно связанного с Мириэлью, в ней не оказалось. Феанаро переплел пальцы и оперся на них подбородком. Должно было что-то остаться. Но этим можно поинтересоваться, не опасаясь возбудить подозрений.
Феанаро со вздохом сожаления поднялся и собрал свитки, чтобы отправить обратно в шкаф. Прижав их локтем к боку, он открыл дверцы и уже хотел было положить все на место, как его взгляд зацепился за что-то темнеющее в дальнем углу полки. Феанаро засунул туда руку. Пальцы нащупали кожаный переплет, и вытянули на свет небольшую стопку сшитых вместе листков под толстой обложкой. По-прежнему придерживая остальные свитки локтем, он осторожно щелкнул застежками и раскрыл находку, затаив дыхание.
С первого листа на него смотрел Финвэ. Феанаро несколько мгновений разглядывал портрет отца, а потом поспешно засунул остальные свитки в шкаф, спрятал книжицу за пазуху и почти выбежал из кабинета.
Рисунки матери на груди жгли не хуже раскаленного угля, сердце колотилось, как безумное, а руки тряслись от нетерпения. Феанаро едва сдерживался, чтобы не сесть прямо посреди коридора и не начать изучать добычу. Почему, ну почему отец не показывал ему этого?
Он застыл на месте. Эта мысль остановила его, как неожиданно возникшая на пути стена. Да что происходит в их доме?
Через мгновение Феанаро отмер и поспешил убраться в свою комнату. Не хватало еще натолкнуться на отца. Нужно успеть изучить драгоценные листы до встречи с Финвэ. И, если уж на то пошло, до того, как отец обнаружит, что в шкафу кое-чего не хватает.
Феанаро размашисто шагал по бесконечному коридору, преследуемый гулким эхом собственных шагов. Кабинет отца находился в дальней части дворца, как и все остальные личные покои. Комнаты самого Феанаро располагались рядом с отцовскими, но с появлением Индис Финвион стал намного реже бывать дома.
Он толкнул дверь и шагнул через порог. В комнате все валялось так, как он и оставил больше недели назад. Феанаро мимоходом подумал, что с того момента, как он вышел отсюда, он даже, кажется, ничего не ел, кроме пары хлебцев. Мысль мелькнула и исчезла, как не бывало.
Феанаро забрался с ногами на кушетку, обложился разноцветными подушками и извлек книгу. Обложка надежно сберегла драгоценное содержимое. Феанаро бережно коснулся листов. Они были разного размера. Книгу собрали из разрозненных частей, сшив суровой ниткой отдельные рисунки и наброски. Все-таки, почему отец утаил это от него?
Медленно перелистывая альбом, Феанаро рассматривал изображения. Замысловатый узор на одной из страниц надолго приковал его взгляд. Два голубых ромба переплетались с оранжевыми линиями, похожими на языки пламени. Все это опоясывали круги: лиловый, золотой, красный. Сердцевина узора была черной, но странным образом не казалась мрачной. Может, из-за ярко-зеленого обрамления, а может, потому, что остальные цвета кричали о жизни и красоте. Феанаро зачарованно провел пальцами по линиям.
А вот полноценный портрет: на этот раз Ингвэ, в профиль, золотые волосы заплетены в косы, на губах играет улыбка. Эзеллохар — углем. Лист обрамляет вязь, и по краям она превращается в две пересекающиеся под прямым углом широкие линии, центр которых обведен кругом. Фрагменты украшений домов, коньки крыш, окна, двери. Туна с городом на зеленой вершине, вид издали, наверно, чуть ли не от самого входа в Калакирию со стороны моря.
Каждое следующее изображение Туны увеличивалось, приближая холм к зрителю, словно рисунки создавали прямо по пути. Феанаро перевернул страницу, ожидая увидеть белоснежные лестницы, ведущие к городу. Но их не было. Дальше в книге вообще ничего не было, кроме нескольких чистых листов. Феанаро разочарованно выдохнул и вернулся к последнему рисунку с Туной. Взгляд его сполз в низ страницы. В правом углу стояли едва заметные цифры «5/8». Феанаро нахмурился, не понимая. Торопливо листнул назад. На предыдущей странице значилось «4/8». Остальные рисунки с Туной тоже были под номерами: один, два и три.
Феанаро озадаченно потер лоб. Выходит, это и вправду цикл изображений, которых, если он верно понял, должно было быть восемь. Но мать почему-то не закончила их. Возможно, не успела или передумала. А чистые листы предназначались именно для этого. Феанаро на всякий случай еще раз их просмотрел, но они действительно были нетронутыми.
И что ему делать дальше? Он ни на шаг не стал ближе к разгадке. Феанаро уставился невидящим взглядом на рисунок номер пять, размышляя и бессознательно теребя плотную двуслойную обложку, словно требуя от нее открыть тайну. В голову ничего не приходило, и он не мог ее за это винить: стоило, кажется, отдохнуть. «Единственное здравое решение за несколько дней», — съехидничал внутренний голос, подозрительно похожий на голос Раньясурэ.
— Ладно, — вслух сказал Феанаро. — И правда…
Но что-то все же мешало ему закрыть книгу. Что-то неправильное в последнем рисунке резало глаз.
А потом он понял: с этого ракурса должен был быть виден Тирион. Но города не было. Феанаро хотел бы ошибиться. Да только место с картины было ему хорошо известно, как и всем — белый камень с указанием расположения лестниц, ведущих в город. Камень поставили намного позже возведения Тириона, когда в Валинор прибыли телери. Для них указатель и предназначался, потому что поначалу они сильно путались.
Камень был прорисован нечетко, надпись на нем не читалась. Феанаро и так знал, что там говорится, но его вдруг охватили сомнения. Зачем рисовать холм без города? Или рисунок не закончен? Но он выглядел вполне завершенным.
Феанаро расстроенно запустил пальцы в волосы, окончательно растрепав их. Это интересно, но не имеет отношения к записке, и ничем не может помочь, напомнил он себе о главной цели. Он пустил листы веером в обратном порядке. Рисунки замелькали, и ему вдруг бросился в глаза портрет Ингвэ — единственный портрет в книге, если не считать отцовского. Феанаро вскочил, кинулся к столу, споткнулся о стул, зашипел от боли, но не остановился. С грохотом выдвинул ящик, с таким же грохотом задвинул обратно. Нет, прятать книгу в стол плохая идея. Феанаро ринулся к шкафу, куда обычно запихивал бумаги, и остановился на полпути. Тоже не пойдет. Лучший схрон — тот, что на виду. Он засунул книгу под подушки на кушетке, мельком заметил, что, кажется, немного растрепал обложку, слетел по лестнице, едва касаясь ступенек, и метнулся в конюшню.
Феанаро стоило большого труда принудить себя не пустить коня галопом. Не хватало еще историй о том, как сын короля носится по улицам города, как ополоумевший.
Выходя в сад за белыми розами, Ингвэ меньше всего ожидал приключений. Поэтому когда он протянул руку к цветам, а они зашевелились, Ингвэ слегка опешил. И уж тем более он не рассчитывал увидеть за этим самым кустом Феанаро — со всклокоченными волосами и немного диким взглядом. Взглянув попристальнее на это явление, Ингвэ без труда мог заключить, что Феанаро уже некоторое время (а, возможно, и довольно продолжительное) игнорирует вотчину Ирмо.
— Э-э-э... — протянул Ингвэ. — У тебя все в порядке?
Вопрос был глупый. Ингвэ явно видел, что нет, не в порядке, и в груди у него заныло нехорошее предчувствие, больно покалывая. Неужели что-то стряслось с Индис? Если так, то появился бы сам Финвэ, одернул он себя.
— Да, — уверенно ответил Феанаро, выбираясь из-за куста. Розы осыпали его целым дождем с мокрых листьев. Феанаро стер капли воды с лица.
— Ладно, — сказал Ингвэ, изо всех сил стараясь не выглядеть удивленным и встревоженным. — Тебе виднее.
Он занялся срезанием цветов, справедливо рассудив, что если Феанаро что-нибудь от него нужно, то тот не преминет об этом заговорить и без лишних вопросов. Не зря же он проделал такой путь, да еще и, судя по внешнему виду, в ужасной спешке.
— Можно тебя попросить? — Феанаро и впрямь не стал ходить вокруг да около.
Ингвэ кивнул.
— Ты ведь за этим и пришел. Не пойму только, почему в сад.
Феанаро огляделся по сторонам, словно только сейчас осознав, где он находится, и неожиданно смутился.
— Я сначала хотел во дворец, но, когда подъезжал, увидел, что ты идешь сюда. И решил не терять времени.
В этом был весь Феанаро. Долой условности, мешающие достижению цели. Хотя раньше он хотя бы утруждал себя приветствием, вздохнул Ингвэ.
— У тебя не осталось чего-нибудь от моей матери?
Ингвэ вздрогнул и почувствовал, как кожа покрывается мурашками. Руки мгновенно похолодели, а в груди закололо еще сильнее.
— Например? — поинтересовался он, отвернувшись к розам, чтобы скрыть волнение.
— Рисунка... или, может, письма... чего-нибудь, сделанного ее рукой.
— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — теперь Ингвэ бросило в жар. Никто не любил, когда Феанаро заговаривал о своей матери, и меньше всего — Ингвэ. Он был рад, что сестра нашла свое счастье и в то же время постоянно опасался, что тень прошлого в конце концов накроет ее с головой. И вот теперь Феанаро примчался к нему с таким вопросом.
Феанаро, занятый выпутыванием мелких веточек из волос, ничего особенного в выражении лица Ингвэ не заметил.
— Вы дружили, — сказал он, начиная раздражаться от необходимости пояснять очевидное.
— Это правда, — с трудом выдавил Ингвэ и сунул Феанаро охапку цветов. У него самого руки были заняты тем же. — Пойдем.
Во дворце к ним сразу же подлетел маленький Ингвион и стал дергать отца за рукав, явно желая ему что-то показать, но Ингвэ, казалось, едва заметил сына. Он рассеянно потрепал его по голове и не сказал ни слова. Ингвион подергал его еще немного и переключил свое внимание на Феанаро.
— Пливет! — звонко поздоровался он. — А ты плинес мне иглульки?
— Привет, малыш. Нет, в этот раз не принес, извини. Я очень торопился.
Ингвион огорченно поджал губки, но тут же снова расцвел.
— Толопился поиглать со мной?
— Ингвион, — окликнул его отец. — Феанаро у нас по делу. Вот когда приедет в гости, будешь к нему приставать. Беги к себе, я скоро приду.
Ингвион тяжело вздохнул.
— У меня тоже дела, — драматичным шепотом произнес он и ускакал, мигом растеряв всю драматичность.
Ингвэ же повел «делового» гостя наверх. Он старался унять глупые страхи. Феанаро время от времени интересовался чем-то, связанным с матерью, в этом нет ничего необычного, и, уж конечно, это ничем не грозит Индис, уговаривал себя Ингвэ. Успокоить самого себя получалось плохо, и Ингвэ все ускорял шаг.
— Есть небольшой набросок моего портрета. Мириэль сделала его очень давно, но полностью я рисунка так и не дождался, — на ходу заговорил он, торопливо распахивая дверь своих покоев.
«Ха, — с толикой злорадства подумал Феанаро. — Выходит, отец и от тебя кое-что скрыл».
— И еще сохранилась короткая записка. Там ничего особенного, благодарность за свадебный подарок... Что ты хочешь увидеть?
— Записку, — быстро, чтобы не дать Ингвэ времени передумать, ответил Феанаро. Он застыл в томительном ожидании. Так напрягает все чувства гончая, почуявшая верный след.
Ингвэ открыл небольшую шкатулку, стоявшую на столе.
— Вот. — Он протянул Феанаро вдвое сложенный листок. По нему вился узор из листьев, венком оплетая слова.
Феанаро вцепился в листок так, словно от этого зависела его жизнь.
— Можно мне... можно мне взять ее на несколько дней? — спросил он, жадно вглядываясь в сарати. По лицу его пробежала едва заметная судорога.
Ингвэ аккуратно прикрыл золотую шкатулку.
— Можешь взять ее насовсем. Тебе она нужней.
— Почему ты так решил? — Феанаро слегка нахмурился. Неужели Ингвэ что-то знает?
— Ты принесся сюда весь в мыле, залез в мои розы и даже не захватил ничего для Ингвиона, так что, думаю, тебе действительно необходима эта записка. Забирай.
— Я... я пойду. В смысле, поеду домой, ладно? — Феанаро сложил записку и сунул во внутренний карман плаща. — Спасибо! — крикнул он уже с порога.
— Пожалуйста, дитя, — ответил Ингвэ пустоте. Сердце по-прежнему ныло.
***
Последние несколько дней Финвэ пребывал в странном смятении. Радостная весть, которой поделилась с ним Индис, согревала сердце и наполняла его умиротворением и нежностью. Но вместе с тем в душу проникало и какое-то смутное чувство обеспокоенности. Финвэ почти сразу понял, в чем причина. Феанаро отреагировал на известие о скором рождении брата или сестры сдержанно и вежливо, и трудно было понять, что он на самом деле думает об этом счастливом событии. От осторожной, начатой издалека попытки поговорить откровенно, он уклонился и быстро скрылся по каким-то якобы важным делам. А днем позже Финвэ убедился, что правильно заметил подозрительный блеск в глазах сына — привычный знак того, что тот не на шутку озадачился чем-то эдаким.Очевидно, это «что-то» и было причиной одолевающего беспокойства. Финвэ продолжал ломать голову, и дошло даже до того, что внимание на его задумчивость обратила Индис. Пришлось отшутиться и сказаться увлеченным мыслями о неких градостроительных планах. Последовал немедленный укол совести, но это небольшое лукавство позволило Финвэ уединиться в кабинете, чтобы как следует подумать. В конце концов, он не в первый раз прибегал к чему-то подобному, чтобы выторговать немного времени и покоя…
Резная деревянная дверь беззвучно затворилась, отрезая хозяина комнаты от дневной оживленности дворца. Финвэ неспешно обогнул стол, подошел к окну и остановился, глядя на белеющую внизу площадь. Спешащие по своим делам эльдар привычно пересекали ее в разных направлениях, изредка кто-то приближался к ступеням парадного крыльца и скрывался под аркой входа, или просто прогуливался мимо и глядел на украшенные рельефами стены. Мирное зрелище привычно успокаивало и помогало настроиться на подходящий лад. Финвэ давно это знал и провел уже много часов, вот так глядя на свой город, чтобы впоследствии сесть за стол и разом разрешить загвоздку с какими-нибудь чертежами или расчетами. А сейчас он надеялся тем же способом разобраться со своими, возможно, надуманными тревогами и выбросить их из головы.
Вместо этого привычное созерцание неожиданно прервалось. Финвэ резко обернулся и посмотрел в сторону шкафа. Между сомкнутых дверец белел уголок прищемленного листа. Эта маленькая, неосознанно подмеченная боковым зрением деталь, подействовала, словно пробуждающий тычок: Финвэ окинул кабинет быстрым взором, и понял, что в его отсутствие здесь кто-то побывал. Бумаги на столе лежали иначе, нежели он их оставлял, оказалась передвинута чернильница, и массивное деревянное кресло, в котором любил сидеть Феанаро, было развернуто в другую сторону... Финвэ стиснул зубы и в два шага оказался перед шкафом. Рывком распахнул дверцы. Стопка бумаг и перевязанные свитки с громким шелестом посыпались под ноги, захлопали друг о друга кожаные переплеты книг. Он трижды перебрал их все до единого и, убедившись, что приметной темной обложки нет на месте, бросил все, как есть, и выбежал прочь.
Пустой, как водится в это время дня, коридор быстро вывел его к нужной двери. На короткий стук ожидаемо не последовало ответа, и Финвэ торопливо толкнул створку. Комната, как обычно, оказалась не заперта, и царил в ней привычный глазу беспорядок. В другой раз он не преминул бы посетовать на этот неподобающий вид, но сейчас было не до того. Финвэ огляделся. В последнее время Феанаро не часто возвращался ночевать домой и виделся с отцом дней пять назад. Уже одно это вызывало законное беспокойство и требовало вмешательства, но Финвэ все не мог решиться на серьезный разговор. Сейчас ему трудно было понять, как давно сын заходил в свои комнаты и чем здесь занимался. Можно было судить только по тому, что в собственный кабинет он не заглядывал больше двух суток — сказывались обычные дела, заботы об Индис и встречи с мастерами в зале совета. Значит, с того момента, как сын успел побывать в кабинете и вдоволь полазить по шкафам, могло пройти предостаточно времени. От такой мысли захотелось схватиться за голову, но Финвэ себя сдержал. Вместо этого огляделся еще раз, подошел к столу и быстро перебрал разбросанные бумаги. Не нашел ничего примечательного. В ящике тоже не оказалось ни искомого альбома в темной обложке, ни — тут сердце Финвэ снова екнуло — спешно нацарапанной на клочке записки. Их не обнаружилось ни в книжных шкафах, ни на подоконнике, ни на прибитых к стенам полках. Становилось понятно, что поиски едва ли принесут результат, и лучше подумать о более важном — о том, где искать самого Феанаро.
Финвэ вздохнул и устало опустился на кушетку. Содержимое оплетенного кожей альбома тревожило его без малого пятьдесят лет. Иногда он задумывался о том, чтобы пообещать себе по истечении этого «без малого» признать право сына знать все, как есть, и поговорить с ним откровенно и начистоту. Но почти сразу ответом на эти смелые мысли становились справедливые и разумные доводы против. И альбом оставался лежать в надежном месте. Но несколько дней назад, как раз после того, как Индис сообщила о ребенке, он вдруг решил снова взглянуть на него. Просидел за столом допоздна, перебирал листы и думал. А после против обыкновения легкомысленно сунул в книжный шкаф.
Редкая глупость. От осознания этого промаха Финвэ досадливо ударил кулаком по брошенной на кушетке подушке и сразу почувствовал под ней что-то твердое. Отбросил подушку в сторону и не сдержал судорожного вздоха.
Конечно, альбом был изучен от и до. Листали его аккуратно, нигде на страницах не осталось заломов или сгибов. А вот на обложке заметно отошел кожаный край переплета, и между скрепленных им кусков плотного картона теперь виднелся зазор. Финвэ заметно побледнел и, медленно подняв руки, тряхнул книгу. В щели обложки показался пожелтевший край бумаги. Полностью вытащить его из тайника удалось без усилий, и через мгновение Финвэ уже держал в руках исписанный некрупным аккуратным почерком лист. Перечитывать текст не стал — и без того помнил наизусть. Только прикрыл глаза и просидел на кушетке еще какое-то время, механически вертя находку в пальцах, а потом быстро вернул ее на место, захлопнул альбом и стремительно вышел.
Часть 2.